Над цирком заходило жаркое солнце. Сквозь розовый шелк, натянутый над гигантским амфитеатром, тяжелые лучи падали на арену. Плавилась арена, усыпанная медными опилками, в розовом свете плыли статуи богов...
Посреди арены высился золотой крест. Под крестом горела золотом громадная бочка.
И в этом пылающем розово-золотом свете возник на арене прекрасный юноша. В золотом венце, в золотой тоге - совершеннейший Аполлон. Только вместо сладкозвучной кифары в руках Аполлона был бич...
И, бурно приветствуя этого странного Аполлона с бичом, понеслись крики толпы:
- Да здравствует цезарь Нерон!
- Ты наш отец, друг и брат, ты хороший сенатор, ты истинный цезарь!
Это были загадочные крики, ибо гигантский цирк был совершенно пуст...
Пустые мраморные скамьи амфитеатра сверкали в догорающем солнце.
Заходило солнце. В тени мраморного портика сидел старик. С тихой улыбкой старик смотрел вдаль - как тонул в сияющем озере солнечный диск. Безжизненная, морщинистая, похожая на срез дерева рука старика машинально мяла свиток.
Отряд преторианских гвардейцев спешился у виллы.
Сверкая доспехами, трибун Флавий Сильван ступил на мраморный пол.
Была ночь, когда носилки со стариком, окруженные эскортом гвардейцев, приблизились к Риму. Рим не спал в эту ночь. Толпы людей с факелами заполнили ночные улицы, грохотали колымаги, запряженные волами.
В колымагах над головами толпы раскачивались в огромных клетках львы, слоны, тигры, носороги... Грохот повозок, крики животных, улюлюканье людей...
Толпа преградила дорогу носилкам. Не открывая занавесей, старик слышал близкие голоса толпы:
- Тигр-то какой... у, тигрюга! Ишь, закрутился, как мышь в ночном горшке!..
- Льва приручил сам Эпиан. Говорят, он подарил такого льва Поппее Сабине и лев разглаживал ей морщинки языком... Чего хохочешь? Лев даже обедал вместе с нею за одним столом!
- Указальщик мест сгоняет меня и орет: "Эти места для сенаторов... для сенаторов!.. Так тебя разэтак!.." Тогда я сажусь на крайнее место - три четверти зада у меня висит, то есть я как бы стою... Но четвертью задницы сижу - сижу на сенаторских местах!..
Старик слушал все эти крики и хохот толпы. Отвращение и грусть были на его лице.
- С дороги! Прочь! - гремел где-то рядом голос трибуна. Потом глухо ударили палки по человеческой плоти. Вопли избиваемых людей... И уже побежали рабы, и понеслись в римской ночи носилки. Туда, туда - где нависла над вечным городом громада нового цирка.
Сквозь орущую, гогочущую вокруг цирка толпу, сквозь когорты гвардейцев носилки со стариком проследовали внутрь цирка. Трибун помог старику сойти с носилок. Прямой, величественный и гордый, старик неторопливо вышел на арену...
В свете факелов, горящих на пустой арене, ждал его Аполлон с бичом.
Увидев старика, Аполлон бросился ему на грудь, обнял его. Это были какие-то яростные объятия. Он будто душил старика - и лихорадочно приговаривал, почти кричал:
- Сенека! Учитель! Сенека!..
- Нерон... Великий цезарь... - пытаясь вырваться из этих жестоких объятий, бормотал старик.
Но Нерон сжимал его еще яростнее:
- Ну что ты... это для других я цезарь. А для тебя всего лишь твой послушный ученик Нерон.
Наконец Нерон выпустил Сенеку из объятий, будто оттолкнул. Потом с удивлением посмотрел на него. И, бесцеремонно приподняв край тоги, обнаружил тунику и шерстяной нагрудник.
- Такая теплая ночь. А ты так укутался, учитель?
- Старость, Цезарь. Охладела кровь. И вечерами я надеваю две туники, обмотки на бедра. И все равно...
Но Сенека не закончил. Из тьмы на арену вышел могучий немолодой мужчина в тоге римского сенатора. За сенатором с серебряной лоханью в руках следовало некое прекрасное существо: грива спутанных волос, огромные глаза и нежное, тщедушное тело мальчика. Этакий Амур.
- Рад тебя видеть, сенатор Антоний Флав, - обратился Сенека к гиганту-сенатору.
Но сенатор смотрел на Сенеку невидящими глазами. Нерон с каким-то любопытством следил за сценой.
Возникла неловкая тишина, и Сенека неторопливо, величественно продолжал:
- Позволь мне приветствовать тебя, друг мой Антоний Флав, старинным приветом, которым наши деды начинали свои наивные добрые письма: "Если ты здоров - это хорошо, а я - здоров..."
И тогда Нерон поднял бич - и сенатор отчетливо заржал.
Ужас - на лице Сенеки. Но только на мгновение... И вновь лицо его стало бесстрастным и спокойным.
- Ах, как повеяло нашей величавой римской древностью! - как-то светски заговорил Нерон. - Как они умели ухватить главное: "Если ты здоров - это хорошо". Именно - здоров, - Нерон усмехнулся, - то есть живой. Но одного не пойму, учитель. Почему ты все время обращаешься к сенатору Антонию Флаву? Где ты увидел здесь мудрого сенатора?
Сенека молчал.
- Может, ты видишь сенатора? - обратился Нерон к Амуру.
Амур, молча улыбаясь, удивленно пожал плечами и протянул серебряную лохань сенатору. Сенатор начал торопливо, неумело поедать овес из лохани.
- Ты ошибся, учитель, - продолжал благодушно болтать Нерон. - Антоний Флав - видный мужчина, его трудно не заметить. Да и что здесь делать твоему другу и солнцу мудрости - сенатору Антонию Флаву? Сейчас ночь, и он преспокойно храпит в своей постели. А здесь только я - твой ученик Нерон... - И, улыбаясь, он кивнул на Амура: - Да вот еще - прелестная девушка. И вот, - Нерон нежно улыбнулся и указал бичом на сенатора, - старый мерин.
И Нерон ударил бичом - сенатор торопливо заржал.
- Какой ужас, Цезарь, - воскликнул Амур, - ему на круп сел овод!
Нерон поднял бич, и сенатор показал, как он отгоняет хвостом овода.
- Отогнал, но очень неумело.
Нерон ударил сенатора бичом, и тот, будто винясь, опять покорно заржал.
- Как я рад тебя видеть, - продолжал как ни в чем не бывало светски беседовать Нерон. - А как она рада тебя видеть...
И тотчас перед Сенекой дьяволенком запрыгал Амур.
- Ты, конечно, узнаешь это прелестное лицо? - добро улыбался Нерон.
- Конечно, я узнал его, Цезарь, - ответил Сенека. - Это твой раб - мальчик Спор. За время моего отсутствия в Риме он подрос - и оттого пороки на его лице стали откровеннее.
- Да что ж ты такое несешь, Сенека! - всплеснул руками Нерон. - Где ты увидел мальчика Спора?! Подойди сюда, крошка.
Амур с ужимками подошел вплотную к Сенеке.
- Неужто так ослабело твое зрение, - продолжал сокрушаться Нерон. - Да это же прелестная девушка! Вот - крохотная грудь... Вот - юные крепкие бедра... Ну?.. Ты видишь девушку? Я спрашиваю!
Сенека молчал.
Нерон поднял бич - и тотчас заржал сенатор.
Нерон темно усмехнулся:
- В последний раз, Сенека... Перед тобою старый конь и юная девица... Гляди внимательнее. Ты их видишь?
Глаза Нерона неподвижно смотрели на Сенеку. Но Сенека молчал по-прежнему. И тут Нерон добродушнейше расхохотался и обнял Сенеку.
- А все потому, что ты давно не бывал в столице. Заперся, понимаешь, в своих усадьбах. У, брюзгливый провинциал!.. Ну и в результате ты не в курсе последних римских событий. Но я все прощаю своему учителю. Объясняю. Помнишь, ты рассказывал мне в детстве... у горящего камелька... про превращения... про все эти метаморфозы, которые так любили устраивать великие боги. Ну, к примеру, для великого Юпитера превратить какую-нибудь нимфу в козу, в кипарис - что мне плюнуть! И знаешь, я задумался. Все-таки я Великий цезарь, земной бог... А почему бы мне не заняться тем же, следуя богам небесным? К примеру, у меня умерла жена Октавия. А хочется жену. Спрашивается: где взять?
- В женщинах так легко ошибиться, - вздохнул Амур.
- Именно, - подтвердил Нерон. - И тогда я... совершаю метаморфозу. Я превращаю хорошо тебе знакомого мальчика Спора в девицу! Грандиозно, да? Как я это сделал? Я собрал наш великий законодательный орган - нашу гордость и славу - римский сенат. И сенат единогласно постановил... - Он вопросительно посмотрел на Амура.
- Считать меня девушкой, - восторженно закончил Амур.
- На днях я женюсь на нем, - скромно сказал Нерон, - то есть прости... на ней! Гениально? Да здравствует сенат! Речь! - завопил Нерон.
И он ударил бичом. И сенатор величаво выступил вперед. Стараясь не встречаться глазами с Сенекой, он патетически начал:
- Можно сжечь Рим, можно разрушить его дома. И все-таки Рим устоит! Ибо не камнями домов славен наш город! А свободой и законами, олицетворенными в нашем древнем сенате. Жив римский народ - пока жив сенат!
- Каков жеребец! - восторженно захлопал Нерон.
Амур подхватил аплодисменты. И вслед откуда-то из-под земли раздались приветственные крики.
- Это тоже моя метаморфоза: я превратил солнце мудрости - сенатора Антония Флава в коня! Теперь у меня в стойле сразу жеребец и сенатор. Я улучшил породу. И потому я прозвал этого мерина Цицерон, в память о другом твоем любимце.
Усмехаясь, Нерон неотрывно глядел в глаза Сенеки. Но ничто не дрогнуло в лице старика.
- Но я продолжил метаморфозы. Заметь, ты не отгадал уже две! А ведь я все считаю, учитель... Так что постарайся угадать мою третью.
И Нерон ударил бичом. И тотчас в середине арены, там, где находилась пегма - квадрат, покрытый досками, - произошло движение. Доски вдруг поднялись, как лепестки распустившегося цветка. И среди них из-под земли медленно вырастала прекрасная нагая девушка. В золотой раковине в свете факелов она возникла на мерцающей арене - как та богиня из пены вод... И вослед этой явившейся Венере страшно неслись из-под земли озлобленные, угрожающие крики и гогот.
Нерон воздел руки в немом восторге. Амур схватил невидимый лук и выпустил невидимую стрелу в грудь Нерона. Как бы пораженный стрелой, Нерон схватился за сердце. А Венера, будто обессиленная своим рождением, лениво покачивая бедрами, шла-плыла по арене...
- Непроворна? - зашептал Нерон Сенеке. - Она побывала в трудном сражении - там... - И Нерон указал вниз, откуда неслись крики.
Амур захохотал.
- Ах да, прости, учитель, ты ведь не знаешь, что у нас там.
И, обняв Сенеку, Нерон поволок его к центру арены...
В глубине под досками оказалась решетка. Под решеткой открывалась подземная галерея. Она шла вправо и влево. В левой ее части был сад. К деревьям, увешанным фруктами, привязано было множество щебечущих птиц...
- Под садом - машины, - шептал Нерон. - Завтра они в мгновение поднимут этот сад на арену. И наше быдло... прости, великий римский народ, набросится на даровые плоды, давя друг друга. Но это будет в перерыве... Когда проголодаются... А сначала... Смотри, смотри туда, праведник!..
С другой стороны галереи открывалась длинная полость - большая подземная цирковая зала, куда обычно крючьями стаскивают трупы с арены. Сейчас большая зала была великолепно убрана. Курились благовония, горели масляные лампы. Бесконечный пиршественный стол, уставленный фантастическими яствами, уходил во тьму. Вокруг стола на ложах, церемонно опершись о левую руку, возлежали молодые мужчины и женщины. Рабы торопливо сновали между ложами, наливая вино в кубки.
- Это убойные люди, - зашептал Нерон, прижимая голову Сенеки к решетке. - Ты хоть знаешь, что будет завтра?.. Почему не спит Рим?
- Я не знаю, Цезарь, что будет завтра, - равнодушно ответил Сенека.
- Да... да, конечно, ты выше суеты, и все мирское тебе чуждо... Завтра в Риме я открываю этот цирк. Не хочу хвастать, ты и сам видишь - это величайший цирк...
Нерон уже волок Сенеку по арене к мрачному зданию, находившемуся против императорской ложи. Тринадцать огромных дверей здания были обращены на арену.
Нерон открыл маленькое окошечко в самой большой двери и, прижав голову Сенеки к решеточке, провозгласил:
- Бег колесниц!
Красавцы кони стояли в стойлах. Крайнее - мраморное - стойло оставалось пустым...
- Ты догадался, для кого этот драгоценный мрамор? - шептал Нерон. И грозно обернулся на сенатора. Сенатор торопливо заржал. - Его дом!
Рыканье львов, трубные крики слонов раздавались в ночи за другими закрытыми дверями.
- Слышишь, слышишь, как они голодны?.. Грандиозно? - Нерон уже волок Сенеку обратно в центр арены. - Ну естественно, сенат постановил назвать в мою честь завтрашние игры Нерониями. По-моему, удачное постановление.
И он опять пригнул голову старика к решетке. И опять Сенека увидел чудовищное подземелье.
- Эти ребята, - шептал Нерон, - завтра откроют мои Неронии. Эти миляги утром выйдут сюда, на арену, сразиться с теми дикими зверями и будут разорваны в клочья, а уцелевшие убьют друг друга в бою... Но погляди, как они сейчас веселятся!
Крики восторга, визги женщин неслись сквозь решетку.
- Я велел им дать, - усмехнулся Нерон, - самые тонкие яства. Они пьют вино вволю и жрут от пуза. Смотри, что они выделывают со шлюхами! Заметь, это самые дорогие римские девки... Ты погляди, какие утонченности! Кстати, эти гладиаторы тоже одна из моих метаморфоз. Я превратил завтрашних убойных людей в царей на одну ночь. И видишь - хохочут. Счастливы. Забыли о завтра. А мы с тобой глядим на них сверху...
- А в это время на нас, предающихся забавам, тоже глядят сверху...
- Да, да, и тоже... смеются? - подмигнул Нерон.
- Что делать, Цезарь, - равнодушно ответил Сенека, - у нас с этими одна участь. Только у этих - утром, а у нас... чуть позже.
- Как мудро! - Нерон улыбнулся. - Чуть позже. Ах, как ты удачно сказал! Запомни эти свои слова, Сенека. Значит, чуть позже?
И Нерон добавил, лаская Венеру:
- Вот откуда ты пришла... Ну расскажи нам, девка, как ты достойно сражалась там, внизу.
И, раскачивая бедрами, Венера начала показывать свою битву.
- Прости, - засмеялся Нерон, - она не умеет словами. Она так прекрасна, что ее сразу заставляют действовать. И она попросту разучилась говорить!
И Венера, смеясь, продолжала свою похотливую пантомиму.
- Но вот я, земной бог, велю ей... - сумрачно сказал Нерон.
И Венера остановилась как вкопанная. Застыла в немой величественной позе - теперь она вся была гордость и неприступность...
- Метаморфоза! - вскричал Нерон. - Она превратилась!.. Кто перед тобою сейчас, учитель? Ну? Узнал?
- Передо мною шлюха, Цезарь, - ответил Сенека.
- Да у тебя очень плохо со зрением, Сенека. Ну что ж, будем намекать. Кто самые целомудренные женщины в Риме? Ты ответишь: жрицы богини Весты, ибо они дали обет вечного целомудрия. А кто из этих целомудренниц самая целомудренная? Естественно, скажешь ты, Верховная жрица, несравненная дева Рубирия: ей двадцать пять лет, она прекрасна и не познала ни одного мужчины. Значит, перед тобою кто, Сенека? Ну?!
- Я с рождения знаю непорочную деву Рубирию из великого рода Сабинов. А передо мною - все та же шлюха.
- Этот гадкий провинциал абсолютно не в курсе нашей римской жизни, - вздохнул Нерон, обращаясь к Амуру. И, обняв Сенеку так, что старик опять задохнулся в его объятиях, Нерон благожелательно пояснил: - Эту самую непорочную деву Рубирию, которую ты знал с рождения, я, попросту говоря, изнасиловал, прости за откровенность... Ну изнасиловал - и все дела! Но ты учил меня: цезарь всегда должен радеть о нуждах своего народа! Не могут же эти болваны римляне остаться без символа целомудрия! А слухи ползут, в городе ропот. Как быть?
Амур сделал сочувственное лицо:
- Я собираю...
Сенатор с готовностью заржал.
- Да, собираю наш великий сенат, - подтвердил Нерон. - И сенат издает постановление - считать изнасилованную Рубирию... девушкой! Все тут же успокоились? Довольны? Ни черта подобного! Беда римлян - они абсолютно лишены чувства юмора. Эта самая Рубирия... которую уже опять все считали целомудренной, удавилась! Что делаю я? Метаморфозу! Я тотчас вспоминаю твое учение о единстве противоположностей в природе. И начинаю думать: кто же в Риме может стать самой целомудренной женщиной?..
Амур хохочет - и выталкивает вперед Венеру.
- Да... да, - вздохнул Нерон, - на днях соберется сенат и примет закон: считать эту тварь Верховной жрицей богини Весты! Символом целомудрия! Фантастика, да?
- Зачем ты позвал меня в Рим, Великий цезарь? - спросил Сенека.
- Все-таки не выдержал, спросил, - усмехнулся Нерон. Он приник лицом к лицу Сенеки и зашептал: - Когда тебя поволок в Рим мой трибун - била дрожь? Вон сколько на себя напялил - а все равно знобило?.. - И, оттолкнув Сенеку, добавил совсем добродушно: - А ты сам не догадываешься? Я тоскую по тебе... а ты нас не любишь! Не хочешь даже поиграть с нами в метаморфозы... - И тут Нерон остановился, воздел руки к небу и закричал патетически: - Какие метаморфозы?! Как я мог забыть?! О боги, я, хозяин, до сих пор не позаботился накормить дорогого гостя!
Амур тотчас выхватил у сенатора серебряную лохань с овсом и бросился к Сенеке.
- Идиот! - закричал Нерон. - Что такое еда для философа? Это умная беседа! - И Нерон величественно приказал Амуру: - Немедленно привести сюда четырех самых мудрых собеседников Сенеки!
Амур выхватил из темноты свиток и приготовился записывать.
- Прежде всего, конечно, сенатора Антония Флава... Ой, прости, сенатора Флава нельзя: он превратился в лошадь...
Раздался нежный смех Венеры.
- Да, да... Но зато трое других - они остались! - продолжал Нерон. - Немедля послать за тремя неразлучными друзьями мудрейшего Сенеки - сенатором Пизоном... сладкоречивым консулом Латераном... Ну и, естественно, за Луканом, нашим величайшим римским поэтом Луканом. Ах, любимец Рима...
- Душка Лукан, - в восторге щебетал Амур.
- Не следует их тревожить, - прервал Сенека. - Эти почтенные и немолодые люди давно спят.
Нерон залился добрым смехом:
- Как ты сказал: давно спят? Опять удачная фраза! Что ты, Сенека, какой сегодня сон? Ты же сам видел - толпа... грохот повозок... Где уж тут заснуть! Любимые сограждане с вечера толкутся у цирка. Чтобы первыми с утра занять лучшие даровые места. Они так орут, что я трижды посылал когорту разгонять эту сволочь... прости, великий римский народ. Сколько их завтра здесь соберется! Знаешь, Сенека, говорят, цезарь Кай, когда дикие звери пожрали на арене всех убойных людей и все равно не могли насытиться, приказал бросить на арену наших замечательных сограждан. Их выдергивали прямо из рядов... Прости, тебе неприятно... Но ты не беспокойся, у нас завтра этой проблемы не будет, - он указал на подземелье, - мяса хватит на всех!.. Что ты стоишь? - грозно обратился Нерон к Амуру. - Друзья Сенеки будут просто счастливы обменять эту бессонную ночь на беседу с мудрейшим из римлян. Зови их, и побыстрее, ягодка моя.
И Амур, перевернувшись колесом, исчез в темноте главного входа.
- Да, значит, зачем я позвал тебя в Рим? - добродушно спохватился Нерон. - Просить вернуться. Мне так одиноко. Я устал от Тигеллина. От проклятого кровожадного Тигеллина. Ну почему ты не хочешь жить с нами в Риме?
- Прости, Великий цезарь, но для меня здесь нет покоя. На рассвете меня будит противный крик менял. Чуть сомкнешь глаза - начинает бить кузнечный молот. А воздух? Чем мы тут дышим? Дымом кухонь! А Тибр? Там же плавает невесть что! И теперь, когда я живу на природе среди незамутненных ручьев...
И тут Сенека столкнулся глазами с сенатором, уныло поедавшим овес из лохани. И красноречие его иссякло.
- Отвечу! - закричал Нерон. - Да, загрязняем реки, да, портим природу, да, шумим! Но зато, учитель, мы живем с тобой в просвещеннейший из веков. Если бы наши деды увидели, к примеру, стекла наших домов, через которые проходит свет...
Он поволок Сенеку к центру арены, туда, где решетка покрывала застекленное отверстие. Сквозь решетку был виден страшный пир - яростное непотребное веселье.
- Грандиозно, - шептал Нерон. - А деды-то прозябали во тьме! Или это последнее наше изобретение - трубы, вделанные в стены, по которым само идет тепло, так что в доме можно зимой жить как летом... А изобретение стенографии? Так что руки теперь поспевают за проворством языка!..
На арену торжественно вышел Амур.
- Сенатор Пизон... - начал Амур... и замолчал.
- Слышу его шаги! - радостно закричал Нерон. - Пизон уже спешит прервать мои докучные речи! Почему ты молчишь, любимая?
Но Амур только скорбно опустил голову. И сенатор, пряча глаза... заржал.
- Заржала лошадь - плохое предзнаменование, - запричитал Нерон. - И хотя Сенека учил меня не верить предзнаменованиям, я трепещу.
- Мы послали за сенатором Пизоном трибуна Флавия Сильвана с гвардейцами... - начал Амур.
- Ну! Ну! - в ужасе торопил Нерон.
- Трибун подошел к его дому. Постучал... Но сенатор Пизон, услышав этот стук, немедля позвал своего хирурга - и вскрыл себе вены.
- Как?! Почему?! - всплеснул руками Нерон.
- Неизвестно, Цезарь. Сенатор Пизон оставил завещание, где все имущество завещал тебе, Великий цезарь.
- Какая неожиданная смерть! Пизон! Великий богач! Великий мудрец!.. Осиротели!
Сенека бесстрастно слушал его вопли.
- Нет, я разделяю твое горе, учитель: один друг превратился в лошадь, другой зарезался!
- Но осталось еще двое в этом союзе мудрецов, - робко подал голос Амур.
- Немедля послать за ними трибуна Флавия Сильвана с гвардейцами! И разбудить Тигеллина! Где Тигеллин?! Где начальник тайной полиции?! В городе режутся сенаторы.
- За Тигеллином будет послано, Цезарь, - сказал Амур.
- Тигеллин расследует... - забормотал Нерон. - Вот придет Тигеллин... - И тут Нерон остановился и добавил добродушно: - Да, зачем я позвал тебя в Рим?.. Ну естественно, чтобы узнать: не нуждается ли в чем мой старый учитель?
- Ты осыпал меня такими милостями, - спокойно отвечал Сенека, - что моему счастью не хватает только одного - меры. С тех пор как я удалился от дел, я живу в пожалованных тобою поместьях.
- Да, да, - бормотал Нерон.
- И хотя дух мой, - продолжал Сенека, - всегда удовольствовался немногим, но поместья мои благодаря твоей милости...
- Да, да, бескрайни... И, говорят, приносят огромные доходы? - продолжал бормотать Нерон.
- Вот это особенно меня печалит. Я учу воздержанию и умеренности, а сам купаюсь в роскоши. И как, обессилев в походе, я стал бы просить тебя о поддержке, так теперь, до-стигнув старости и не имея сил нести бремя богатства, прошу лишь об одном: возьми назад пожалованное тобою.
Визги и крики неслись из подземелья. Нерон бросился к решетке, заглянул вниз.
- Гениально! - И обратился к Сенеке: - Прости... Как сладостна твоя речь! Но тем, что без запинки смогу тебе возразить, я ведь тебе обязан. Ты научил меня всему, в том числе и ораторскому искусству. Неужели воспитание цезаря не заслуживает жалкого десятка вилл? Любой спекулянт у нас имеет больше! Нет, Сенека, я еще не расплатился с тобой как должно! - И, обняв Сенеку и прохаживаясь с ним по арене, Нерон добродушно говорил: - Помнишь, в дни юности, у камелька, ты рассказал мне, как некий философ взялся воспитывать ученика? Когда же пришла пора расплачиваться, ученик не заплатил. Философ повел ученика к судье. И ученик объяснил: "Этот философ обещал научить меня добродетели. Я не заплатил ему. Следовательно, нагло обманул. Следовательно, я бесчестен. Следовательно, он ничему меня не научил! А можно ли платить за ничто?" Грандиозно? Умение правильно оценить труд - черта богов и мудрых властителей. Так учил меня ты. - И Нерон приблизил лицо к лицу Сенеки и зашептал: - Я позвал тебя в Рим, чтобы по справедливости расплатиться с тобой.
Из тьмы на арену выпрыгнул Амур.
- Консул Латеран... - торжественно начал Амур и замолчал.
- Наконец-то! Консул Латеран! Его шаги! Сейчас он усладит тоскующий слух Сенеки!.. - И тут Нерон взглянул на Амура и в ужасе прошептал: - Ты молчишь?
Сенатор заржал.
- Нет! Нет! - патетически кричал Нерон.
- Трибун Флавий Сильван подошел к его дому, - начал Амур, - но Латеран уже позвал хирурга. И когда трибун постучал в дом почтенного консула - Латеран перерезал себе вены.
- Да что они, взбесились?! Какой ужас! И этот мудрец сбежал от нас!
- Но все имущество Латеран завещал тебе, Великий цезарь.
- Немедленно послать... - начал Нерон.
- Трибуна Флавия Сильвана... - продолжал Амур.
- За поэтом Луканом! - кричал Нерон. - За послед-ним из мудрецов! Теперь он нам особенно желанен...
Амур потрепал сенатора по воображаемой холке и подсыпал ему овса в лохань.
- За то, что хорошо предсказываешь римских мертвецов, - засмеялся Амур и исчез с арены.
- Где этот чертов Тигеллин?! - неистовствовал Нерон. - Лучшие люди Рима режутся друг за другом!.. Крепись, Сенека! Вот придет Тигеллин...
Сенека хранил невозмутимое молчание.
- Ах, Сенека, - продолжал Нерон, - ушли безвременно два мудрейших гражданина... Но, я вижу, ты спокоен, ты никогда не боялся смерти, не так ли?
- Именно так, Цезарь.
- Да, да. Сколько раз ты беседовал со мной о бренности жизни... Ах, старые, добрые времена детства! Я так порой жажду твоих поучений. Так страшно умирать! Так прекрасны краски мира. В мире столько миленьких вещиц.
Они стояли в свете факелов посреди арены и неторопливо беседовали.
- Да, краски мира прекрасны, но и они не наши. И сколько ни есть вещей в этом мире, все они чужие. Природа обыскивает нас и при входе, и при выходе. Голыми пришли, голыми уходим. И нельзя вынести отсюда больше, чем принес, - мерно звучал в темноте голос Сенеки.
- Как грустно... Как страшно будет умирать! - И Нерон внимательно посмотрел на Сенеку.
- Кто сказал, Цезарь, что умирать страшно? Разве кто-то возвратился оттуда? - усмехнулся старик. - Почему же ты боишься того, о чем не знаешь? Не лучше ли понять намеки неба? Заметь: со всех сторон в этом мире нас преследуют - то дыхание болезней, то ярость зверей и людей. Со всех сторон нас будто гонят отсюда прочь. Так бывает лишь с теми, кто живет не у себя. Почему же тебе страшно возвращаться из гостей домой?
Нерон восторженно кивал в такт словам Сенеки, когда на арену выскочил Амур.
- Наконец-то! - воскликнул Нерон. - Солнце римской поэзии! Я слышу! Это его легкая поступь. Раскроем объятия поэту Лукану...
Но Амур безмолвствовал... Сенатор заржал.
- Как, и этот?.. - пробормотал Нерон.
Он отвернулся. Тело его задрожало от беззвучного смеха.
Нерон начал хохотать. Он хохотал во все горло. Его распирало, корежило от смеха.
- Прости, Сенека... Я все понимаю... Но очень смешно. И Лукан позвал...
- Позвал хирурга, - трясся от хохота Амур.
- И велел вскрыть себе вены... А имущество... - погибал от смеха Нерон.
- Тебе... тебе, Великий цезарь! - катался от смеха по арене Амур.
И Венера тоже смеялась - звонко и нежно, как колокольчик.
- Довольно, - вдруг коротко приказал Нерон.
И смех будто смыло. Наступила тишина. Нерон сумрачно глядел на Сенеку.
- Вот видишь, учитель, как осторожно надо выражаться. Ты сказал: "Они давно спят". И боги подстерегли твои слова - и получился каламбур. Как грустно... Где этот Тигеллин?
- Тигеллин приближается, Цезарь.
- Вот придет Тигеллин... Ну что же делать?! Кто из оставшихся в живых римлян сможет достойно беседовать с Сенекой?
Амур опустил глаза долу, пораженный грандиозностью вопроса. В тишине трещали факелы.
И тогда Нерон объявил:
- Я уверен, только один - сам Сенека! - И, не спуская глаз с Сенеки, Нерон приказал: - Немедленно послать за философом Сенекой.
Сенека был невозмутим.
- Будет исполнено, Цезарь, я пошлю трибуна Флавия Сильвана за философом Сенекой.
И Амур вприпрыжку исчез в темноте...
- Какая страшная ночь! Как много крови... - бормотал Нерон. И добавил благодушно: - Но мы прервались. Как прекрасно ты говорил о презрении к смерти. Продолжай, учитель.
- С удовольствием. Вспомни, как ты родился... как вытолкало тебя из утробы в мир величайшее усилие матери...
- Мама... Бедная мама... - зашептал Нерон, приникая к груди Сенеки.
- Ты закричал от прикосновения жестких рук, почуяв страх перед неведомым. Почему же потом, - продолжал Сенека, - когда мы готовимся предстать перед другим неведомым и покидаем теплую утробу мира, почему мы так боимся?
- Сладостна... сладостна твоя речь. - Нерон стонал от восторга.
- Девять месяцев приготовляет нас утроба матери для жизни в этом мире. Почему же мы не понимаем, что весь срок нашей жизни от младенчества до старости мы тоже зреем для какого-то нового рождения?
Амур с факелом выскочил на арену.
- Сенека! Спешит к нам! Его шаги! - закричал Нерон.
- Сенека... - начал Амур и умолк.
Сенатор заржал.
- Как?.. И Сенека?! - воскликнул Нерон.
Амур печально молчал.
- Ну, знаешь!.. Это даже не смешно!
- Трибун с гвардейцами подошли к дому Сенеки, - докладывал Амур. - И тогда философ собрал всех своих учеников... Потом Сенека погрузился в ванну. И в ванне сам перерезал себе вены. Истекая кровью и беседуя с учениками, философ Сенека испустил дух.
- Величавый конец, достойный Сенеки, который никогда не страшился смерти! - торжественно сказал Нерон.
- Сейчас я рассказал об этом в толпе у цирка. Теперь о смерти Сенеки говорит весь Рим, - закончил Амур.
- Как все призрачно, учитель. Этот мир - череда метаморфоз, не более. Где мальчик Спор, а где юная девица? Где сенатор, а где конь?.. Вот ты стоишь здесь живой, а о твоей смерти уже болтает весь город. - Нерон был ужасен. Страдание изуродовало его лицо, и в глазах его были слезы... настоящие слезы. - Потому что совершилась моя последняя метаморфоза. Пока ты беседовал здесь живой - я превратил тебя в мертвеца, учитель!
- Это и была твоя плата? За этим меня позвал в Рим Великий цезарь? - по-прежнему невозмутимо спросил Сенека.
- Короче, как ты умер для истории, мы выяснили. Теперь остается решить, как ты умрешь на самом деле. Стоп!.. Прости! Есть еще один вопрос: за что ты умрешь? За какую вину? - И Нерон расхохотался. - Да что ж это мы все о смерти да о смерти! Поговорим-ка лучше о чем-нибудь веселом. Ну хотя бы о завтрашнем дне. Представляешь, утром весь Рим будет обсуждать смерть Латерана, Пизона, Лукана. Ну и, конечно, твою смерть...
- Как их будут жалеть! - вздохнул Амур.
- Нет, больше будут радоваться. Что сами живы, - усмехнулся Нерон. - Так уж устроены смертные. Ну а к полудню про вас забудут. Потому что начнутся Великие Неронии. Интересовать будет только бег колесниц!
Нерон ударил бичом.
И с гиканьем и хохотом Амур погнал по арене сенатора - запрягать его в золотую колесницу.
- После бега колесниц я задумал великие битвы животных. - И Нерон опять ударил бичом.
И в мрачном здании на краю арены распахнулись все двери. И в свете факелов в огромных клетках яростно забегали голодные звери. И в ответ на крики зверей из подземелья понеслись вопли людей...
- Слон сразится с носорогом... - перекрикивал Нерон вакханалию звуков, - лев - с тигром...
Рев толпы в подземелье все нарастал.
- Да! Да! - в восторге кричал Нерон. - И тогда на арену выйдут они, наши миляги, убойные люди! Речь! Цицерон!
Запряженный в колесницу сенатор патетически начал речь:
- О зрелище битвы на арене! Глядите: вот побежденный гладиатор сам подставляет горло победившему врагу. Вот он выхватывает меч, дрогнувший в руке победителя, чтобы бестрепетно вонзить его в себя. Презрение к смерти и жажда жизни - вот что такое гладиаторский бой!
И сенатор заржал. Амур и Венера бешено аплодировали.
- Какое все-таки замечательное искусство наше римское сенаторское красноречие! - вздохнул Нерон. - Что там еще у нас ожидается завтра? Живые картины из жизни богов и героев! Это, как всегда, будет в центре внимания публики. Сначала покажем прелюбодеяние супруги царя Крита Пасифаи с быком, посланным Посейдоном. Этот номер особенно ценят наши римские зрители...
Нерон взглянул на Венеру. И Венера подошла к клетке, где стоял огромный черный бык с золотыми рогами. С нежным призывным воркующим смехом Венера посылала быку воздушные поцелуи.
- Кстати, после исполнения этой шлюхой роли Пасифаи я соберу сенат...
Сенатор с готовностью заржал.
- Да, да, единогласно! И эта девка займет место Рубирии, символа нашего целомудрия, - нежно улыбнулся Нерон. - Ну а потом, после живой картины любви, мы покажем живую картину героизма - "Мучения Прометея". Это будет центром всего зрелища. Сначала я сам прочту бессмерт-ную трагедию Эсхила "Прикованный Прометей". А в это время Прометея, укравшего у богов огонь для людей и научившего нас всем искусствам, будут мучить... - Нерон дружески обнял Сенеку. - И вот здесь я хочу с тобой посоветоваться, учитель. Сначала я задумал мучить согласно преданиям: соорудить на арене скалу, приковать к ней Прометея и так далее, по традиции. Но в скале сейчас есть что-то старомодное. Мучения Прометея должны быть жизненны. Поэтому я придумал: мы распнем Прометея по-современному, - он величественно указал на золотой крест, - на кресте! Грандиозно?! Ну, после распятия и моего чтения на глазах ста тысяч восторженных зрителей Прометей начнет терпеть свои великие муки...
И тотчас деловито вступил Амур:
- Гефест проткнет ему тело шилом железным. Потом дрессированный ворон будет клевать печень.
Факел выхватил из темноты громадного ворона, сидевшего под крестом на цепочке.
- И вот тут-то и возникает главное затруднение. - И Нерон совсем дружески обнял Сенеку. - Кого взять на роль Прометея? Назначить из них? - Нерон указал на подземелье. - Не тот эффект!.. Я ведь и сам-то пытался исполнить роль Прометея. Правда, всего лишь на сцене. Помню, надел огромные котурны, чтоб быть всех выше. И тут актер Мнестр - великий был актер - он... он... - Нерон замешкался и взглянул на Амура.
- Перерезал себе вены, - напомнил Амур.
- Ах, Мнестр, бедный... Вот этот Мнестр, - болтал Нерон, - мне и говорит: "Ты хочешь сыграть Прометея высоким, а он был великим". Величие - вот ключ. Понимаешь, придется не только терпеть боль на глазах тысяч, но при этом еще оставаться богом - то есть терпеть мужественно, величаво... - И Нерон приник к лицу Сенеки. - Кто сможет?
И на мгновение, на одно мгновение лицо Сенеки дрогнуло... И Нерон засмеялся и, оттолкнув Сенеку, продолжал болтать, болтать:
- Кстати, о богах... Я совсем забыл главную живую картину Нероний - это когда в цирке появляется земной бог - я!
И Нерон вскочил в золотую колесницу. И ударил бичом. Амур взял сенатора под воображаемые уздцы. И колесница с Нероном медленно тронулась по арене.
- Римляне от всей души приветствуют своего цезаря согласно установленному сенатором регламенту! - провозгласил Нерон и хлестнул бичом сенатора.
- Когда цезарь вступит в цирк, - пронзительно закричал сенатор, - с первой трибуны прокричат шестьдесят раз: "Цезарь, да сохранят тебя боги для нас!!!"
И сенатор, с трудом волоча золотую колесницу, безостановочно заорал:
- Да сохранят тебя боги для нас!!!
- Ну полно... полно, - говорил Нерон, скромно отмахиваясь рукой от приветствий.
Сенатор послушно замолчал.
- Продолжай, идиот, - прошептал сквозь зубы Нерон.
И сенатор завопил с прежним воодушевлением:
- После чего с другой трибуны прокричат: "Мы всегда желали такого цезаря, как ты!!!" - сорок раз! А потом со всех трибун вместе: "Ты наш цезарь, наш отец, друг и брат. Ты хороший сенатор и истинный цезарь!!!" - восемьдесят раз.
Нерон ласково кланялся пустым трибунам. Амур аплодировал. Венера, будто в экстазе, подхватила овации.
- Да... да, - шептал Нерон. - И вот тут-то начнутся аплодисменты. Ах, как я люблю аплодисменты! Ты не актер, Сенека, не понять тебе эту радость оваций! Ах, ласкающий самое сердце звук! Ну а потом...
Теперь Нерон сидел в императорской ложе. Сенека по-прежнему стоял внизу на арене. Венера и Амур бесконечно аплодировали, а сенатор, запряженный в колесницу, вопил свои приветствия.
- Да, да... - счастливо смеялся в ложе Нерон. - Я занял свое место и все вслушиваюсь, вслушиваюсь в эти сладостные звуки... И вот тут ко мне подходят... точнее, должны были подойти... четверо. Четверо твоих несравненных мудрейших друзей: сенатор Антоний Флав, консул Латеран, сенатор Пизон и поэт Лукан. А я все млею от оваций. И тогда сенатор Пизон в поклоне обнимает - точнее, должен был обнять - мои колени. А в это время великий Лукан передает мне их послание. Я, наивный человек, разворачиваю свиток, читаю. - Нерон развернул воображаемый свиток. - И тогда консул Латеран наваливается на меня сзади, хватает за руки. А сенатор Антоний Флав, твой четвертый друг, бьет меня ножом в сердце. - И Нерон выхватил нож из-под золотой тоги.
Сенатор в ужасе заржал и поволок прочь по арене золотую колесницу...
В одно мгновение Нерон был на арене. Он схватил за горло сенатора.
- Нет, - вопил Нерон, - ты больше не Цицерон!! Ты вновь ублюдок - сенатор Антоний Флав, решивший убить своего цезаря! Ну, покажи нам, как ты хотел это сделать! - В бешенстве он засовывал нож в руки сенатора. - Коли меня! - Он разорвал на себе тогу. - Ну, бей меня! Никого нет! Только Сенека! Ваш друг Сенека, которого вы мечтали сделать правителем Рима! Он тоже поддержит! пристукнет сзади ученика!.. Ну, смелее, мразь! - визжал Нерон, подставляя грудь под нож.
И тогда сенатор упал на колени и отбросил нож в сторону... Заржал.
- И это современный Брут, - усмехнулся Нерон. - О жалкий век! - И совершенно спокойно обратился к Сенеке: - Вчера на рассвете мне донесли о заговоре. Как ты думаешь, что сделал я, учитель?
- Я несведущ в подобных делах, и мне не отгадать, что сделал Великий цезарь, - невозмутимо ответил Сенека.
- Самым естественным было бы всех их за решетку, - радостно предположил Амур.
- Да, так поступили бы все прежние цезари, - благосклонно улыбнулся Нерон. - Но не я. Я знаю свой век. В наше время не нужно усилий: достаточно сделать так, чтобы заговорщики сами узнали, что заговор раскрыт. Ну, в прежние времена, конечно, сразу бы что-нибудь предприняли: выступили бы первыми или попросту сбежали. Но не ныне!.. Ныне они заперлись в своих домах и начали ждать, подставив шеи под приближающийся топор. Они улеглись в своих роскошных ваннах и позвали хирургов. Ты свидетель, Сенека: я только посылал к ним трибуна! И они поспешно резали свои тела, не забывая угодливо завещать имущество мне - своему убийце! Чтобы я не преследовал их жалкое потомство. - И он приблизил безумные глаза к глазам Сенеки. - Потому что этим городом давно правлю не я и не великие боги... А страх! И в этом городе страха давно перевелись люди. Осталось только мясо и кости людей. - Он засмеялся и объявил: - Мясо и кости сенатора Флава!
И сенатор, захлебываясь слезами и страхом, пополз к ногам Нерона...
- Когда его схватили... палач в ожидании прихода моего верного Тигеллина выложил перед ним свои орудия. Ну, что он там выложил? - И Нерон шаловливо-величественно поднял с арены кол. - Вот эта штучка так легко дырявит тело. И, пройдя насквозь, сладко щекочет гортань... - Нерон шутливо подбросил ногой кверху "зажим". - А эта - с хрустом давит суставы... И мясо и кости сенатора Флава обнимали мои колени, умоляя сделать с ним что угодно, только не отдавать его Тигеллину! Я смилостивился. Оставил его в живых, превратив гордого сенатора в ржущего жеребца. Но не все ли равно, как называться мясу и костям?! Вот те, с кем ты был в заговоре, учитель! Что молчишь? - истерически, почти рыдая, кричал Нерон.
Амур подскочил к Сенеке с ворохом свитков. Он тыкал ему в лицо свитками. А Нерон продолжал орать:
- Это твои письма! У всех заговорщиков мы нашли твои письма! Где ты поливал грязью своего цезаря! - Он задыхался и вопил, уже обращаясь к Амуру: - Он писал их к некоему Луцилию!
- Думал замести следы, старая лиса, - визжал Амур.
Нерон схватил Сенеку за горло:
- Ты был с ними в заговоре? Отвечай! Отвечай!.. Мясо и кости Антония Флава - на очную ставку!
Сенатор попытался уткнуться лицом в опилки арены. Но крохотный Амур рывком за волосы поднял огромную голову сенатора.
- Он был с вами в заговоре? Ну, Цицерон! - кричал Нерон, избивая сенатора бичом. - Этот Сенека... старая рухлядь, которую я осыпал благодеяниями... хотел меня убить?
Сенатор молчал.
- Позвать Тигеллина! - завопил Нерон.
И тогда, задыхаясь, в слезах, сенатор заржал.
- Все кончено, Сенека! Тебя уличил твой друг - мясо и кости сенатора Флава!
Амур захохотал... И Нерон вдруг улыбнулся, обращаясь к Амуру:
- А все делал вид: дескать, не умею играть в метаморфозы. А сам еще как играл! Творил втихую превращение учителя в убийцу своего ученика... Но ты забыл, тварь, что я земной бог... И метаморфозы - это мой удел! И я превращаю тебя, несостоявшийся убийца Сенека, в мертвеца Сенеку!.. Теперь ты понял, за что - моя плата. Точнее, первый взнос. Вся плата выяснится далее. Сегодня у тебя будет длинная ночь, Сенека. Самая длинная в твоей жизни...
И Сенека ответил по-прежнему невозмутимо:
- Я благодарю тебя за плату, Цезарь.
- И еще поблагодари меня за то, что я не забыл твою постоянную дурацкую заботу о том, что скажут о тебе потомки. Именно поэтому я придумал эту идиотскую величественную смерть в ванне среди учеников! Остальное дополнит легенда.
- И за это я благодарю тебя, Великий цезарь, - сказал Сенека.
- Как он показывает нам, - засмеялся Нерон, - что не боится смерти! Ах, Сенека, - он обнял учителя, - я часто наблюдал смерть и скажу: одно дело - представлять смерть, и совсем другое - умирать. Особенно как умирают в наш просвещеннейший век. - И Нерон, уткнувшись лицом в лицо Сенеки, бормотал безумно: - Вот придет Тигеллин... Тигеллин - великий ученый... Он открыл закон...
И вдруг Нерон наотмашь ударил Сенеку по лицу. Старик вскрикнул, но тотчас спохватился. И вновь спокойное гордое лицо Сенеки глядело на Нерона. Нерон усмехнулся:
- Прости, учитель, но ведь промелькнуло, не правда ли? Но это только начало страха... А если с тебя сорвут одежду?
Одним движением Нерон бросил старика на колени. И Амур ловко закрепил его голову в деревянных тисках.
- Зажмут твою голову до хруста, - яростно шептал Нерон, усевшись на корточках рядом с Сенекой. - И обнажат твою тощую задницу! Ну какой может быть героизм в такой позе? Одна боль и стыд. Спроси у Цицерона... И опять, Сенека, опять у тебя промелькнуло... Нет, ты не виновен в этой своей слабости, просто повторяю: есть закон пытки. Его открыл наш верный Тигеллин. Звучит он так: каждый человек, обладающий богатством и почетом, обязательно не выдержит унижения и боли плоти. И чем больше были его достояния и права, тем скорее. А ты у нас великий богач, один из самых уважаемых людей. Нет, Сенека, вопрос не в смерти, а в том, как наступит смерть... - засмеялся Нерон и поднялся.
Амур освободил голову Сенеки. Нерон помог Сенеке встать и благодушно закончил:
- "Но мы все исследуем" - как любил говорить мудрец Сократ, которым ты перекормил меня в детстве. И только тогда я расплачусь с тобою... Но придется торопиться, чтобы все успеть к приходу Тигеллина. Ведь нам определять, а ему - исполнять плату... За дело!
|
Амур церемонно подошел к Сенеке с золотым кубком в руках. И, поклонившись, высыпал из кубка ему на голову множество свитков.
- Это и есть, - усмехнулся Нерон, - твои письма к Луцилию. Точнее, выдержки из них... Я составил из твоих писем краткий итог... как ты учил меня когда-то...
Амур наклонился, поднял с арены свиток. И сунул Сенеке.
- Прогляди... Это твои слова? - спросил Нерон.
Сенека, как обычно, невозмутимо проглядел свиток и бросил его на арену.
- Это мои слова.
- И отлично, - сказал Нерон. - Сейчас ты прочтешь все это вслух. Ну а мои ребята...
И тут Амур вынул из темноты золотую кифару. Наигрывая на кифаре, Амур - какой-то вдруг угловатый, странный - надвигался на Сенеку.
- Что с ним?! - в изумлении воскликнул Нерон. - Неужто?! Да это метаморфоза!.. Свершилась! Сенека, ты узнал? Это он - мой бедный братец Британик, которого я... Смотри, какой худенький, слабенький... с лицом юного бога... Помнишь, как он прелестно пел - мой сводный брат Британик?
И Амур запел.
- Говорят, я был влюблен в него и даже склонил его к греху, - причитал Нерон, лаская Амура. - Все сплетни! Он опять с нами - Британик живой! Британик! Британик! - звал Нерон.
- Неро-он! Нерон! - отвечал Амур.
И оба они смеялись.
И, радуясь встрече братьев и тоже смеясь, Венера пошла по арене к Сенеке, вся какая-то новая - величественная, недоступная.
- О боги! И с ней - метаморфоза!.. Ты узнал ее, Сенека? Это целомудренное тело? Вспомнил?.. Как она была чиста! И не потому, что неопытна, а потому, что волей победила свои греховные женские наклонности. Ну?! Ну, это же моя жена! Моя бедная Октавия! Ты сам говорил, что она вылитая богиня Веста! Бедная Октавия, я ведь ее... тоже... Октавия! - кричал Нерон. - Октавия! Ты опять с нами!
И вдруг Венера расхохоталась. И разом ее походка изменилась, и бедра начали гулять. Она теснила Сенеку в греховном танце.
- Нет, это уже не Веста! - вопил Нерон. - Это метаморфоза!.. Смотри, праведник, я провожу линию вдоль ее спелой груди... живота... стройных полноватых ног... Получилась волна! Та самая сладострастная волна, из которой она родилась! Да, это - Венера, полная желания. Это она - моя мама! Ты сам всегда сравнивал маму с Венерой. Я сразу это вспомнил, когда увидел маму нагую со вспоротым животом... Сенека, к нам пришла мама! Мамуля, которую я тоже... Мама! Мамочка! Да, да, они все с нами, Сенека!.. Как прежде.
Из подземелья раздались крики.
- Ну конечно... Мы забыли об этих...
Нерон поволок Сенеку в центр арены. И наклонил его голову к решетке.
В подземелье веселье достигло апогея. Дым благовоний смешивался с копотью масляных ламп, блестели нагие, умащенные тела. Люди валялись на мраморном полу, отяжелев от вина, храпели на ложах, занимались любовью - все это в гоготе, в пьяных криках, стонах...
- Эти лежат на шлюхах, жрут, пьют и орут, - зашептал Нерон. - Эти и есть толпа... точнее, великий римский народ, который нас с тобой окружал все эти годы. Теперь, по-моему, собрались все. Можно начинать. Ну естественно, роль Нерона буду играть я... Что ты уставился?
- Я не понимаю, Цезарь, - сказал Сенека.
Нерон усмехнулся:
- Помнишь, ты рассказывал мне в детстве историю, как умирал великий цезарь Август? Он собрал друзей, поправил прическу, старая кокетка, и спросил: "Как я сыграл комедию жизни? Если хорошо, похлопайте на прощание. И проводите меня туда аплодисментами..." Так и мы с тобой сейчас... в ожидании Тигеллина... сыграем комедию нашей жизни... Это нужно тебе, чтобы уйти, и мне, чтобы с тобой сполна рассчитаться. И быть может, проводить тебя туда аплодисментами. Да здравствует театр! Понятно, роль Сенеки будешь играть ты. Для этого я дал тебе твои письма...
- Кто же отважится сказать, хорошо ли мы сыграли комедию жизни? - спросил Сенека.
Нерон подошел к огромной золотой бочке.
За длинные седые волосы он вытянул из бочки человека.
Лицо старика с печальными глазами смотрело на Сенеку в свете факелов.
- Судья в бочке, - усмехнулся Нерон. - Бочку прислал мне с письмом префект Ахайи для завтрашнего, прости, уже сегодняшнего представления. Он пишет, будто этой бочке четыре сотни лет и она всегда стояла на торговой площади Коринфа. Уверяет, что в этой бочке когда-то жил сам Диоген... И с тех пор уже четыреста лет она не пустует: в ней всегда обитает какой-нибудь мудрец... О мудрости вот этого старца ходят легенды. Как тебя зовут? - спросил Нерон старика в бочке.
- Отойди, пожалуйста, ты заслоняешь мне солнце, - ответил старик.
- Но это сказал не ты. Тот, кто произнес это, звался Диогеном, - усмехнулся Нерон.
- Так было, брат, - ответил старик.
- Меня следует называть Великий цезарь, - сказал Нерон, легонько ударив его бичом. - А как зовут тебя?..
- Диоген, - ответил старик.
- Перестань паясничать! Как зовут тебя?! - закричал Нерон, избивая старика бичом.
- Я боюсь, ты убьешь его, Цезарь. И все оттого, что плохо освоил мои уроки. Ты забыл, что было много Диогенов. Тот, который первым поселился в этой бочке, видимо, именовался Диоген Синопский. Во всяком случае, я вижу буквы на бочке. Те, кто наносил позолоту на бочку, пощадили эту старую надпись: "Превыше всего - ни в чем и ни в ком не нуждаться". Я когда-то рассказывал тебе, - продолжал Сенека спокойным, ровным голосом учителя, - у Диогена Синопского не было ничего, кроме плаща, палки и мешочка для хлеба...
- Ты сказал! - улыбнулся старик. - Но сначала он имел еще и кружку, брат. Пока однажды не увидел мальчика, который черпал ладонью воду из родника. И Диоген воскликнул: "Сколько лет я носил с собой эту лишнюю тяжесть!" Вот тогда-то он и выбросил свою кружку...
- Ну а потом был Диоген Аполлонийский, выходец с Крита, Диоген Вавилонский, Диоген с Родоса... Так что и он вполне может зваться этим же именем, - закончил Сенека.
- Какой же ты по счету Диоген, старик? Какое у тебя прозвище? - усмехнулся Нерон.
- Я с радостью тебе отвечу, брат.
Ударом бича Нерон прервал старика.
- Великий цезарь... - поправился старик, застонав от боли. - Все Диогены подновляли эту надпись на бочке. Я "Диоген первый, отказавшийся сделать это". Потому что нуждаюсь во всем. И еще меня называют "Диоген, никогда не покидавший своей бочки".
- И почему тебя тянет в это уютное гнездышко?
- Я не могу передвигаться, брат.
И снова последовал удар бича, и снова старик поправился:
- Великий цезарь. У меня перебиты суставы, я могу только ползать.
- Почему ты упорно зовешь меня братом?
- Потому что все люди - братья. Оттого они все нуждаются друг в друге...
- Так вот: я, твой брат, Великий цезарь, открою тебе, как ты будешь именоваться отныне "Диоген последний". Потому что в этой бочке никого и никогда больше не будет.
- Так не может быть... - улыбнулся старик.
- Ее сожгут сегодня на рассвете... Ну а пока, Диоген последний... пока ты еще в бочке... смотри в оба! Сейчас ты увидишь великую комедию... Твой брат цезарь примет в ней участие и твой брат Сенека тоже. Согласись, не каждый день увидишь подобных актеров. Ну как, учитель, ты согласен на такого судью? - обратился Нерон к Сенеке.
- Как повелит цезарь.
- Тогда начинай. Читай свои письма... Ты прости, я осмелился убрать из них кое-какие длинноты. Ты пишешь красиво, но старомодно. А мы живем в торопливый век... Но, конечно, ты волен все восстановить в своем чтении. Ведь это ты играешь Сенеку!
Сенека задумался. А потом медленно раскрыл свиток и бесстрастно, будто читая чужое, начал:
- "Ты спрашиваешь, Луцилий, как я сделался воспитателем цезаря? Начну по порядку. Цезарь Нерон родился в Акции в восемнадцатый день до январских календ..."
С диким воплем Нерон упал на арену к ногам Венеры. Голова его торчала между ног Венеры. Сенека в изумлении следил за ним.
- Чего уставился? - засмеялся Нерон. - Это моя роль! Я рождаюсь! Девять месяцев в утробе матери я жил ее похотливыми гнусными мыслями. И вот - воля! Я есть!
Сенека бесстрастно продолжал:
- "Когда Нерон родился, его отец, прославившийся гнуснейшими злодеяниями, воскликнул: "От меня с Агриппиной ничего не может родиться, кроме злополучия!.."
Нерон усмехнулся.
- "Отец Нерона скончался от водянки, оставив малолетнего сына и жену Агриппину. Агриппина, которая была в ту пору в возрасте цветущей женщины, позволяла старому цезарю Клавдию пользоваться ее ласками", - читал Сенека.
...Как видение, мелькнуло перед ним прекрасное женское лицо - и рядом одутловатое бабье лицо старика...
- "Когда же она сумела вступить в права законной супруги, то заставила старого цезаря усыновить Нерона и объявить его своим наследником. На одиннадцатом году жизни Нерона мне предложили стать его воспитателем. И я согласился".
...Тихий кроткий мальчик целует руку Сенеки...
- Ты много написал о моем роде, - усмехнулся Нерон. - За одну десятую Тигеллин сажает на кол. Зачем же ты сделался моим воспитателем, если от отца с матерью ничего не могло родиться, кроме злополучия?
- Я надеялся, Цезарь.
- Ты надеялся! Что плод волчьей любви можно превратить в домашнего пса? - засмеялся Нерон.
- Ты прав, Цезарь, это следует уточнить, - бесстрастно сказал Сенека. - Я думал тогда о Риме, о будущем государства. Я возмечтал воспитать юношу, уважающего сенат и наши древние законы! Который покончит навсегда со страшными временами прошлых деспотов - цезарей Тиберия, Калигулы и Клавдия. Душа моя жаждала уединения, но я отдал ее во власть суеты ради будущего Рима.
- Благородно!.. Но мы все это проверим, не так ли? Продолжай, учитель...
- "Однажды мать Нерона, Агриппина, - читал Сенека, - попросила меня привести к ней прорицателей-халдеев. Я привел. На ее вопрос о судьбе сына один из прорицателей ответил..."
...Старик с лицом Зевса с греческой скульптуры стоял в покоях императрицы.
- Он будет царствовать, но он убьет свою мать, - сказал старик.
- Пусть убивает, лишь бы царствовал, - шептала в ответ прекрасная женщина...
- "И вскоре, подстрекаемая неистовой жаждой власти, Агриппина отравила старого цезаря Клавдия, чтобы возвести на престол сына..." - невозмутимо читал Сенека.
И с воплем Нерон опять упал на арену. Он в судорогах катался по опилкам. В ужасе глядел на него Сенека. И, как собаки подхватывают лай, этот вопль тотчас подхватили люди из подземелья. Неистовые крики раздавались из-под земли.
- Слышишь! Они кричат! Они уже поняли: мама убила Клавдия. Они убьют ее! И меня! Я боюсь! Я боюсь! - вопил Нерон. - Что ты уставился? - спросил он Сенеку, поднимаясь как ни в чем не бывало с арены. - Будто забыл, как я вопил тогда в страхе? И что ты мне ответил? Это не записано в твоих мудрых письмах. Но нам с тобой все нужно знать - для точной оплаты твоих трудов... Что ты сказал тогда?
- "Не бойся, Цезарь, они кричат то, что всегда кричит римская толпа после смерти своих цезарей: "Цезарь Клавдий умер! Да здравствует цезарь Нерон!"
- Но ты еще кое-что прибавил... Я жду!
- "И запомни, - невозмутимо продолжал Сенека, - никто не убивал цезаря Клавдия. Это дурные слухи, которые всегда возникают после смерти властителей. Твой отчим отравился грибами - и все!.." Я сказал это, потому что ты, мальчик, не мог тогда понять всех отвратительных сложностей жизни. Тебя надо было успокоить. Ты успокоился, вышел к гвардейцам и произнес речь.
- Ну-ну-ну! Я по-прежнему вопил. - И он вновь бросился на арену и закричал: - "Мать убила отчима! Я знаю, и все они знают! Я боюсь! Я не смогу сказать речь!.." Неплохо сыграно, не так ли? - расхохотался Нерон, поднимаясь с арены. - Великий актер Нерон!.. И что ты ответил мне, Сенека?
Сенека молчал.
- Да, ты промолчал, - усмехнулся Нерон. - И молча протянул мне написанную речь. И я понял: ты все знал! И написал эту речь заранее... Кстати, речь оказалась отличной. Речь - что надо! - И он взглянул на сенатора.
- "Гвардейцы! Я, ваш цезарь..." - тотчас темпераментно начал сенатор.
- Не надо! Все речи одинаковы, - усмехнулся Нерон. - Давай сразу - что они завопили после моей... то есть его речи?
- "Цезарь Клавдий умер. Да здравствует цезарь Нерон!" - двадцать раз! "Мы всегда хотели такого цезаря, как ты!" - двадцать раз. "Ты наш цезарь, отец и брат! Ты великий сенатор и истинный цезарь!" - сорок раз! - кричал сенатор.
- Да, да, - шептал Нерон. - Вот с этими воплями приветствий они несли меня в сенат. Я помню: белый страх... и ржание лошадей...
И Сенека увидел: Нерон плыл на руках гвардейцев среди поднятых мечей и бронзовых римских орлов...
- И я вышел из сената - цезарь, осыпанный всеми почестями. Только звание "Отец отечества" я отклонил. Чтобы все поняли, как скромен новый цезарь... Так мне посоветовал учитель Сенека... ловчила Сенека... Продолжай!
И вновь Сенека бесстрастно читал:
- "Ты спрашиваешь, Луцилий, правду ли говорят, будто я сочинил речь для цезаря? Нерон познал все тонкости эллинской философии, у него блестящая память - надо ли мне за него сочинять?"
Нерон засмеялся.
- Я хотел, чтобы нового цезаря любили в Риме, - глухо сказал Сенека. - И еще - ты не хотел, чтобы в Риме не любили тебя...
- Продолжай! - ответил Нерон.
И Сенека продолжал свое бесстрастное чтение:
- "Я уверен: цезарь вырастет добродетельным юношей и уйдут в невозвратное прошлое страшные времена Тиберия - Калигулы - Клавдия. И пусть слухи о сомнительных выходках молодого цезаря не лишены оснований - будем надеяться, что все это минет с возрастом. Хотя не могу не сказать с сожалением, что молодой цезарь поддается дурным влияниям. Особенно всех тревожит недавнее появление при дворе некоего Софрония Тигеллина..."
При этих словах Амур изобразил совершеннейший ужас - и они с Венерой попятились в темноту.
- Вот и пришел Тигеллин, - забормотал Нерон.
- "Этот Софроний Тигеллин, - продолжал читать свиток Сенека, - недавно вернулся из ссылки... Он был отправлен туда еще в правление цезаря Клавдия за то, что обольстил юную Агриппину, мать Нерона. К общей печали, цезарь назначил Софрония Тигеллина, запятнавшего себя бессчетными пороками, начальником тайной полиции. И теперь имя Тигеллина постоянно на устах молодого цезаря".
Нерон засмеялся.
- "Отмечу любопытную подробность: Тигеллин никогда не появляется на людях. Его нигде никто не видит. Он живет затворником в собственном дворце, ибо болен общей манией всех злодеев - постоянным страхом покушения на свою проклятую жизнь".
- Как интересно, - прервал Нерон. - Это твое письмо найдено у консула Латерана. Но ведь консул жил в Риме. Он знал о Тигеллине столько же, сколько и ты. Зачем же ты пишешь ему то, что он отлично знает?
Сенека безмолвствовал.
- Это не просто письма, - зашептал Нерон. - Ты писал их для потомков!.. Это твое оправдание, тщеславный учитель. Как я тебя знаю!.. Тебя так никто не знает!.. Продолжай!
- "И все-таки я с верой гляжу в будущее, - спокойно продолжал Сенека. - Я надеюсь, что воспитание, которое получил цезарь, возьмет свое. Нерон перебесится - и Рим получит Великого цезаря. Главное уже достигнуто: Нерон желает стать первым цезарем, который вернет римскому сенату права и власть, отнятые Тиберием, Калигулой, Клавдием".
- Но Тигеллин сказал... - начал Нерон и остановился. - Кстати, кто представит Тигеллина в нашей комедии? Ты с ним так и не встретился?
Он уставился на Сенеку.
- Нет, Цезарь.
- Ни разу?.. Ай-ай-ай! Столько лет живете в Риме бок о бок - и не сумели повидаться! Значит, роль Тигеллина может сыграть любой: Сенека не знает его лица...
Амур выскочил из темноты:
- Я - Тигеллин! - И он сделал свирепое лицо и расхохотался.
- Скоро придет сам Тигеллин, - улыбнулся Нерон. - И с успехом сыграет свою роль. Так что спеши читать, Сенека.
- "Главное - терпеливо и непрестанно объяснять Нерону, в чем он не прав. Недавно мы долго сражались с цезарем из-за его поздних возвращений и ночных бесчинств".
...Нерон - в грязном рубище, в колпаке вольноотпущенника с компанией таких же переодетых знатных молодых бездельников. Они набросились на подвыпивших людей, выходящих из кабака. Они бьют палками беззащитных людей, топчут их ногами. Вопли, крики боли и хохот цезарской шайки.
- Ну, немного побесчинствовал... - вздохнул Нерон. - Ну, попугал запоздалых горожан... Ну, убил двух-трех в драке... Разве лучше... если б они меня убили?
Сенека печально посмотрел на Нерона.
- Да, да, - сказал Нерон. - Вот так же укоризненно ты смотрел на меня тогда, учитель... И мать... А Тигеллин - никогда. Ах, Сенека, ты любил меня за власть, которую я дам тебе и римскому сенату. Мать - за власть, которую я ей уже дал... И только Тигеллин любил меня ради меня самого. Кстати, Тигеллин сказал... что мать повсюду объявляет: коли я по-прежнему буду бесчинствовать, а также следовать твоим советам в государственных делах, я перестану быть Цезарем! Она заменит меня братом Британиком... - Нерон помолчал и добавил тихо: - Я произнес все это... и посмотрел на тебя. И ты все понял... потому что трудно не понять взгляд волка... Что ты мне ответил тогда?
Сенека молчал.
- Точно! Промолчал, добродетельнейший из смертных!.. А потом мы встретились на дне рождения Британика. Как он пел в тот день...
Амур с золотой кифарой в руках вышел из темноты. И запел...
- А потом Британик захотел пить, - сказал Нерон.
И Сенека вновь увидел всю сцену, как тогда со своего ложа. Предвкушатель поднес Британику горячее питье. Британик отпил глоток и попросил остудить. Предвкушатель, усмехаясь, долил в питье воду и поднес кубок Британику...
На арене Нерон протянул кубок Амуру. И Амур выпил - до дна...
- А мы с тобой продолжали нашу беседу, учитель. И конечно, о добродетели, как всегда. Ты закончил тогда книгу, написанную специально для меня, - "О долге цезаря". В тот вечер ты читал мне начало. Ну, вспомни свои слова! И тогда вернется моя цветущая юность! Ах, это возможно только в театре! Спешите видеть: величайший артист Нерон и артист Сенека играют сегодня Комедию жизни! - И добавил строго: - Я жду!
И Сенека, стараясь оставаться невозмутимым, начал:
- "Сила цезаря - в его умении служить своему народу!"
Нерон одобрительно кивал, и Сенека продолжал:
- "И чтобы страшные ушедшие времена Тиберия - Калигулы - Клавдия никогда не повторились, цезарь обязан научиться уважать человека. Отныне и навечно: человек для человека должен стать святыней!"
И тогда раздался вопль Амура. Амур упал на арену и в муках и судорогах катался по сверкающим опилкам.
- Да! Да! - сочувственно сказал Нерон. - Все произошло при этих замечательных словах...
Амур затих.
- Мертв? - в ужасе прошептал Сенека.
Нерон засмеялся:
- Но Британик был тоже мертв!.. Я не пожалел царственного брата - зачем мне жалеть этого порочного раба?.. Ты все никак не можешь понять, учитель: мы всерьез играем Комедию жизни.
- Я не хочу умирать!.. Я не хочу! - закричала Венера.
- Да, да, вот так же кричала мама, глядя на мертвого Британика...
Венера упала на колени, она обнимала ноги Нерона:
- Я боюсь! Я не хочу!
- Ну - точно! Вылитая мама! Как она испугалась, бедняжка, в тот день. Продолжай, Сенека... А мы займемся уборкой тел.
И, оттолкнув Венеру, он поволок с арены во тьму легкое тельце Амура.
И вновь бесстрастно читал Сенека:
- "Луцилий! Чем дороже груз, которым владеет путешественник, тем более он заботится о спокойствии воли и благодарен Нептуну за это спокойствие. Так и философ: ему нужен мир в государстве, чтобы размышлять в покое, - и он благодарен тому, кто дарует этот мир... Вот отчего я так забочусь о силе цезаря и славлю его власть!"
- Я не хочу! Я не хочу! - ползала по арене Венера.
- "Ты пишешь, - продолжал невозмутимо Сенека, - что он истребляет свою семью? Зато в его правление не подвергается посягательствам жизнь и свобода частных граждан. Зато совершенно исчезли политические процессы... А вспомни страшные времена Тиберия - Калигулы - Клавдия!"
- Как я люблю эту твою присказку, - улыбнулся Нерон.
- "Ты спрашиваешь, Луцилий, справедливы ли слухи об убийстве Цезарем Британика? Надеюсь, что нет. Но даже если так? Каков выход? Принять сторону его матери, мечтавшей заменить Цезаря слабовольным, юродивым Британиком и властвовать самой? Но это означало бы вновь вернуть Рим в страшные времена Тиберия - Калигулы - Клавдия".
- Но Тигеллин сказал... - начал Нерон и зашептал, указывая на Венеру. - Это все она! Мать! Мать натравила меня на Британика! Брат - ее жертва!
И Сенека вновь увидел Нерона тогда, в анфиладах дворца. И услышал его отчаянный шепот: "А знаешь, зачем она это сделала? Чтобы Рим узнал и меня ненавидел! Но Тигеллин сказал: она плетет заговор. Тигеллин сказал: мать подошлет ко мне убийц!.."
- И что ты мне на это ответил тогда, Сенека? - спросил Нерон.
- Я боюсь! Боюсь! - кричала Венера.
Сенека молчал.
- Да... промолчал, опять промолчал, все прочитав в глазах волка... Бедная мама, ты помнишь, как это было.
- Не надо! Я не хочу! Я боюсь! - визжала Венера.
- Успокойся, шлюха, - усмехнулся Нерон. - Я не видел, как убивали маму... Мама! Я ее любил. Презирал, боялся - и любил!.. И когда ты молча согласился на ее убийство - вот тогда я до конца тебя возненавидел! Ах, Сенека, какая это была женщина! Сколько я совершил покушений на ее жизнь? И она все-все избежала! Интуиция! И как живуча! Ну - кошка! В тот день она навестила меня на вилле, и я посадил ее на корабль. Корабль должен был развалиться в открытом море. И развалился. Но мама выплыла... Вот тогда я послал к ней убийц. Помнишь - осень, мы с тобой сидим у нашего камелька. Ты, как всегда, беседуешь со мною о добродетели. А я жду известий о маме... Знаешь ли ты, что такое ждать убийства матери? - И Нерон опустился у ног Сенеки и шептал: - Не оставляй меня, учитель! Говори! О путях самосовершенствования! Ну! Как тогда! Говори!!!
Сенека глухо начал:
- Есть три пути самосовершенствования. Путь размышления - самый благородный...
- Ах, как мудро!
- Путь подражания - самый легкий... И путь опыта - самый трудный.
- Да... Да. А я представлял: они уже отворяют двери в ее покои.
...И центурион обнажил меч. Прекрасная женщина не защищалась. С достоинством обратилась она навстречу оружию:
- Бей в чрево, которое его выносило.
Движение руки с мечом - и последний вопль...
- Не надо, - вопила на арене Венера. - Я боюсь!
Нерон ползал у ног Венеры, обнимал ее ноги, шептал:
- Мама... Бедное чрево... Я убил маму...
Он повалил Венеру в сверкающие опилки, он осыпал ее поцелуями.
- Мама... Тебя нет!.. Посмотри, какая у нее грудь, Сенека! Мама была Венера! А как она хотела царствовать! Она боялась моих баб. Она так хотела царствовать, что ложилась со мною в одни носилки! Она соблазняла меня!
- Замолчи, Цезарь!
- А ты опять не выдержал, - засмеялся Нерон. - Да, мама лежала мертвая, а я стоял над нею... и, хохоча и плача, обсуждал ее прелести... Но боги молчали. Почему они всегда молчат? Может, они... как и ты... молча одобряли? Ну, судья, брат Диоген последний, почему не ударила молния в нечестивца?
- Ты - сказал?.. - ответил старик в бочке.
- Не понял! - усмехнулся Нерон и с размаху, страшно ударил его бичом.
- Не бей его, Цезарь. Он все объяснил, - сказал Сенека. - Он считает, что видимый мир - это всего лишь наше испытание...
- Я не знаю, то ли он сказал. Но ты, Сенека, как всегда, промолчал... И мы учтем это, определяя твою плату, - усмехнулся Нерон.
Из подземелья неслись негодующие крики.
- Ты слышишь, Сенека? - взвизгнул Нерон. - Они пришли за мной! Весь город знает: я убил маму! Весь Рим на ногах!
Крики из подземелья раздавались все громче, и Нерон бросился к центру арены.
- Когорты окружают дом! Они приговорят меня к казни матереубийц: они посадят меня в мешок с собакой, змеей и обезьяной! И сбросят в Тибр! Я боюсь!.. А все Тигеллин. Это он натравил меня на маму! И ты это тоже хотел! Вы оба меня с ней ссорили! "Я боюсь!" - Нерон засмеялся. - Так я вопил тогда.
Он взглянул вниз - сквозь решетку.
Опустел пиршественный стол, пустые кубки валялись на мраморном полу. Люди кричали и били пустыми кубками по гулкому полу.
- Ну конечно! Им забыли добавить жратву и питье. И они негодуют, - усмехнулся Нерон, обращаясь к Амуру.
Амур бросился в темноту - исполнять приказание.
- Сейчас, миляги, сейчас, сердечные. - Нерон уже обращался к Сенеке: - И что ты мне ответил тогда?
- "Все обойдется, Цезарь. Я написал твою речь, - спокойно сказал Сенека. - Сейчас войдут сенаторы, и ты прочтешь. Они ненавидели твою мать. Они будут с тобою, Цезарь".
Нерон взглянул на сенатора, и сенатор тотчас прокричал речь:
- "Раскрыт заговор. Было решено убить цезаря и уничтожить великий сенат... Можно сжечь Рим, но можно его отстроить заново. Ибо не камни составляют душу Рима. Жив римский народ, и величаво стоит Рим - пока жив сенат. С болью и печалью сообщаю вам, сенаторы, что во главе заговора стояла наша мать Агриппина".
- Грандиозно! С каким чувством я прочел твою речь!
Сенатор завопил:
- "Да сохранят тебя боги для нас, Великий цезарь!" - десять раз. "Мы всегда желали такого цезаря, как ты!" - десять раз. "Ты наш цезарь, отец, друг и брат! Ты хороший сенатор и истинный цезарь!" - двадцать раз... Сенаторы! Предлагаю поставить дары в храмах за спасение цезаря и отечества!
Из подземелья уже раздавались восторженные крики.
- А ты прав, Сенека! Против меня проголосовали только трое сенаторов. Утром их нашли с перерезанным горлом. Говорят, разбойники... - И он обнял Сенеку. - А вообще я рад, что мамы больше нет. Теперь наконец-то я смогу спать с Поппеей Сабиной... Мама не любила ее! Я знаю, ты тоже. О ласки Поппеи Сабины! О ее тело! Согласись, Сенека, она очень похожа на маму - ну совершеннейшая Венера. - И он притянул к себе Венеру, и тоже обнял ее - другой рукой. - Прекрасная Поппея... Знаешь, Сенека, она уговаривает меня убить мою жену, добродетельную Октавию... Кстати, Тигеллин сказал...
- Октавия была прекрасная женщина! - тихо сказал Сенека.
- Да, да, ты всегда любил Октавию... Но знаешь ли, старик, что такое ночи Поппеи Сабины? Мое сердце разбито! О сердце артиста! Я решил вернуться к игре на кифаре. Представляешь, Сенека, пока я был занят - убивал маму, сколько лавровых венков нахватали мои соперники! Опять у тебя недовольное лицо... И Поппея тебе не нравится, и кифара. А знаешь, Сенека, я убил маму, чтобы впредь не видеть вокруг себя недовольных лиц. И чтобы ты не докучал мне своей перевернутой рожей, я отправлю тебя отдохнуть на курорт в Байи. Полечись в Байях, Сенека! Наш писатель, наш классик Сенека. Прости, ты еще не классик. Чтобы стать классиком - нужно умереть... Читай!
|
Сенека невозмутимо читал свиток:
- "Дорогой Луцилий! Агриппина была ужасная женщина, и хотя смерть ее тоже ужасна, как всякая насильственная смерть, - но, выбирая между двумя ужасами, мы, граждане, не смеем не думать о благе отечества. Победи Агриппина - и тотчас вернулись бы страшные времена Тиберия - Калигулы - Клавдия. Поэтому восславим судьбу за победу цезаря! Ты пишешь о слухах, об убийствах сенаторов, голосовавших против Нерона... Нам пристало думать не о слухах, а о пользе отечества. Это порой так нелегко, поверь. Ты пишешь, что цезарь все свирепеет и злодеяния его все ужаснее. Да, он бесноватый гуляка, но это природное свойство его натуры. Я хорошо изучил его и знаю: чтобы его унять, надо терпеть. Только терпимость и нравственные беседы размягчают его душу. Надо помнить, что рядом с ним стоит страшная тень Тигеллина, потворствующая его порокам. И хотя этот маньяк Тигеллин до сих пор не показывается на людях, я знаю, они видятся с цезарем каждый день. Сколько усилий и красноречия надобно тратить в борьбе за душу цезаря. О, если бы не судьбы отечества, я давно покинул бы постылый Рим".
Нерон слушал Сенеку. И ласкал, ласкал Венеру. Нежный смех Венеры раздавался в ночи.
- Ну продолжай, Сенека... - шептал Нерон.
- "Как я счастлив теперь в Байях, хотя приходится терпеть много неудобств, столь обычных для наших модных курортов. Моя гостиница расположена прямо над лечебными водами. С утра пораньше под моим окном здоровые - шумно занимаются гимнастикой, больные - стонут, служители - с криками мчатся с полотенцами, и кто-то с воплями бьет вора, укравшего чужое платье. Ночью меня будят крики с озера - там до утра раздаются визг женщин и похабные крики мужчин. Да, наши замужние Пенелопы недолго носят на курорте в Байях свои пояса верности... Но все искупают часы заката, когда краски неярки, но прекрасны. При виде догорающего солнца, умирающего дня покой и гармония объемлют душу. И вновь постигаешь: нет, мы не умираем - мы только прячемся в природе! Ибо дух наш - вечен... Ох, побыстрее бы в гавань! Чего желать? Что оплакивать в этом мире? Вкус вина, меда, устриц? Но мы все это изведали тысячи раз! Или милости Фортуны, которые мы, как голодные псы, пожираем целыми кусками - проглотим и вкуса не почувствуем? Все суета! Пора! Прочь из гостей! В гавань! В гавань!"
- Но Тигеллин сказал, - нежно засмеялся Нерон, лаская Венеру, - я не смогу жениться на Поппее Сабине, пока жива моя жена Октавия. С Октавией нельзя развестись: она принадлежит к роду цезарей...
- О боги! - прошептал Сенека.
- О тело Поппеи Сабины! - улыбался Нерон, все лаская Венеру. - Она лежит в ванне, с лицом, намазанным особым тестом, замешенным на ослином молоке. Это - для блеска кожи... С кусочками мастикового дерева во рту. Это - чтобы дыхание ее благоухало...
И, отвечая на ласки Нерона нежным смехом, Венера вдруг выскользнула из его рук.
- Она не пускает меня на ложе! - завопил Нерон.
Венера смеялась.
- Ты не станешь спать с цезарем, пока жива Октавия?
Венера хохотала.
- Какая мука! - И Нерон зашептал Сенеке: - Но Тигеллин сказал...
И тотчас Венера приникла к цезарю.
- Гляди, учитель, она сразу стала веселой... счастливой... моя Поппея Сабина... Ну, читай, читай свое письмо об Октавии. Моя Поппея жаждет!
- "Луцилий! - Сенека по-прежнему старался читать бесстрастно. - Страшное известие поджидало меня по возвращении из Байев: по приказанию цезаря убита добродетельная Октавия".
Венера смеялась, Венера ворковала...
- О счастье! О радость! - кричал Нерон. - Поппея дозволила себя ласкать. О ласки Поппеи Сабины! Ну читай, читай! Ей так нравится это твое письмо!
- "Несчастной Октавии перерезали вены на руках и ногах, - монотонно читал Сенека. - Но от страха ее кровь оледенела в жилах и не сочилась из ран. И тогда, чтобы ускорить смерть Октавии, ее отнесли в горячую баню. Как она молила о жизни! Но тщетно: она была виновна в том, что цезарь желал жениться на Поппее Сабине..."
Нерон ударил бичом.
Сенатор заржал и яростно завопил:
- Сенаторы! Великий цезарь уличил свою жену Октавию в прелюбодеянии с жалким рабом и в заговоре против сената... "Да здравствует цезарь! Да сохранят тебя боги для нас!" - тридцать раз. "Мы всегда желали такого цезаря, как ты!" - тридцать раз. "Ты наш отец, друг и брат! Ты хороший сенатор и истинный цезарь!" - шестьдесят раз.
Он заржал и замолк.
Сенека неподвижно стоял на арене со свитком в руке...
Нерон бесстыдно ласкал Венеру.
- Смотри, Сенека, весь мир в этих влажных губах... - шептал Нерон.
Венера смеялась, отвечая на ласки Нерона.
- Как она льнет... Неужто этот смех... эти крутые бедра... не стоят холодной крови худосочной Октавии?
Венера заливалась счастливым смехом.
- Как она счастливо глядела тогда на отрезанную голову Октавии! Как удобно жить в наш просвещенный век: быстро стали ездить колесницы! Только убили - и уже несут тебе отрезанную голову на золотом блюде... О мое тело! Оно повелевает своим цезарем. Оно победило!
Торжествуя, смеялась и Венера.
- Как я люблю радость на человеческом лице... Человек смеется - ему кажется, что он распоряжается своею судьбою... - шептал Нерон.
И, лаская Венеру, он вынул нож из-за ноги и нежно щекотал ее этим ножом. И, откликаясь на эту странную ласку, Венера смеялась, смеялась, смеялась. И когда смех ее стал безудержным, безумным - Нерон ударил ее ножом. В сердце. Без стона Венера упала навзничь, на арену.
- А этот смех был последним, - сказал Нерон.
Сенека в оцепенении глядел на застывшую в сверкающих опилках Венеру. Нерон улыбнулся.
- Каждый раз ты так смешно пугаешься, будто впервые видишь убийство. - И Нерон потащил Венеру за ногу, как куклу, прочь с арены. - Понимаешь, Поппею надо было убить... Римский народ ее ненавидел. А ты учил: цезарь должен думать прежде всего о благе народа... Кстати, это убийство единогласно одобрил наш сенат.
- "Да здравствует цезарь!" - тридцать раз. "Мывсегдажелалитакогоцезарякакты!" - тридцать раз. "Тынашотец-другибраттыхорошийсенаториистинныйцезарь!" - восемьдесят раз! - вопил сенатор, страшно, без пауз.
- Это не речь! - зашептал Нерон в восторге. - Он ржет! Свершилось! Сенатор превратился в коня! Я вывел новую породу: сенаторы-кони... Я поставлю в сенате мраморные стойла! Грандиозно!
Из темноты выскочил Амур.
- Ночь на исходе, звезды меркнут, Цезарь...
- Он прав, - сказал Нерон и ударом ноги опрокинул кубок со свитками. - Скоро придет Тигеллин, а сколько ты еще не прочитал, учитель? - Он торопливо проглядывал оставшиеся свитки, бормоча и швыряя их обратно на арену: - "Вчера убит сенатор Цезоний Руф..." Ну, это ясно! "Вчера удавлен консул Корнелий Сабин..." "Вчера убит Децим Помпей..." Как скучно! "Вчера умер богач Ваттия. Он умер своею смертью - вещь удивительная по нынешним временам..." "Вчера умерла Поппея Сабина..." Как я любил мою Поппею... Как я страдал... Читай это письмо, Сенека! А я буду вспоминать ее ласки... Это будет твое последнее письмо. Пора определять плату.
- "Говорят, что Поппея, - невозмутимо начал Сенека, - с неодобрением отозвалась об игре Нерона на кифаре. И тогда цезарь в порыве бешенства зарезал ее. Это ужасно. Но было бы еще ужаснее, если бы ее влияние на цезаря продолжалось... В какое страшное время выпало нам жить, Луцилий, если мы все время должны выбирать между разными степенями ужаса!"
- Дальше... дальше, - торопил Нерон, в нетерпении разгуливая по арене.
- "Ты пишешь, Луцилий, что мой родственник, великий поэт Лукан, прославляет цезаря..."
- Так! Так! - усмехался Нерон, торопя чтение.
- "Тебе трудно его понять, Луцилий, ты далек от власти. Лукан, напротив, к несчастью, к ней приближен. А ныне в Риме всякий, кто ежечасно не прославляет цезаря, тотчас становится подозрительным - и немедля погибает! И тогда темнее небосвод и страшнее зловещая тень Тигеллина!"
- Браво! Дальше!
- "Ты спрашиваешь, Луцилий, долго ли продлится это страшное время? Я отвечу: пока жив цезарь. Цезарь же молод, поэтому для нас это время - навечно. Как удачно сказал некто о цезаре и нашем времени: "Комедиант, играющий на кифаре..."
- Вот!!! - закричал Нерон. - И кто же этот "Некто"?..
Сенека молчал.
- Ты оберегаешь его, - усмехнулся Нерон. И уставился на сенатора. - Кто поверит, что недавно он был храбр, грозен?.. А ныне жрет овес в стойле... А ну-ка, повторяй, Цицерон, что ты сказал обо мне, когда тебя звали Антоний Флав?!
И сенатор заржал, упав на колени.
- Он разучился говорить! - хохотал Нерон.
- Я приду ему на помощь и повторю то, что он говорил тогда о тебе, - сказал Сенека. Размеренно, неторопливо он произнес: - "Комедиант, играющий на кифаре, оскорбляющий святыни своего народа, запятнавший себя всеми видами убийств, спокойно разгуливает без охраны по Риму и вот уже второй десяток лет стоит во главе государства. Что из того, что он истребил лучших людей? Чернь развлекается и, главное, сыта. Что стало с римским народом, который за сытость соглашается жить в крови и позоре! Подлое время!" Я же добавлю от себя так, Луцилий: о жалкая толпа, не думающая о будущем... И когда падет Великий Рим... а Рим падет... Они проклянут не тех цезарей, которые превратили Рим в гнойную опухоль, а того последнего, жалкого и невинного властителя, при котором разразится катастрофа!"
Сенека замолчал. Молчал и Цезарь.
- Вот и окончилась Комедия жизни. Ты прочел все, учитель, - сказал наконец Нерон.
- Ты утверждал, Цезарь, - усмехнулся Сенека, - что составил итог из моих писем, отнятых у мертвецов. Но ты попросту сократил одни письма и соединил с другими. И получилось последовательное течение нашей жизни, не более. А итог нужен, ты прав. Я твой учитель, я приду к тебе на помощь. - И, помолчав, Сенека начал: - "Луцилий, вчера я вспомнил свои письма к тебе. Как стыдно! Неужто совсем недавно я был таков? Что делать философу во всей грязной каше? Нет, покой, только один покой дает нам возможность размышлять об истине... А так ли поступает Цезарь, и кого они еще убьют вместе с Тигеллином - не все ли равно? Думай о настоящем. Будущим распорядишься не ты".
Нерон засмеялся.
- "Ты пишешь, - продолжал Сенека, - что вчера еще кого-то убили... Мне его жаль. Но если бы они его не убили - разве итог его жизни был бы иной? Нет, Луцилий, смерть поджидает всех: и нас, и палачей наших. Всем придется сбросить эту временную телесную оболочку, чтобы вернуться в дом свой. С восторгом я ощущаю, как старость проникает сквозь оболочку моего тела, ведя за собой вооруженную смерть. Близится дом... И я не позволю скорби исказить открывшуюся мне гармонию".
Крики, вопли неслись из подземелья. Нерон хохотал. А Сенека невозмутимо продолжал:
- "Достичь гармонии трудно, но достичь ее среди стонов и крови - во сто крат труднее... Будем же думать не о теле, которым легко распоряжаться властителям мира, но о душе и вечности, им неподвластной. Тогда до конца постигнешь слова древних: "Кто борется с обстоятельствами, тот поневоле становится их рабом". На прощание прими от меня в дар слова философа: "Мы учим не терять". А нужно учить: "Будь счастлив, все потеряв". И еще: "Все заботятся жить долго, но никто не заботится жить правильно".
- Прости... - задыхаясь, сказал Нерон. - Очень смешно... Ты так важно читал о гармонии... среди горы трупов... Гляди... лежат... повсюду: мама... Поппея... Октавия... там Британик... А это - Лукан, Пизон... Там - актер Мнестр... Тысячи!..
...И Сенека увидел: бесконечные ряды белых ванн, уходящих во тьму. И руки с перерезанными венами. И капала кровь...
- А над нами, - продолжал хохотать Нерон, - ты читаешь итог - как финал высокой трагедии. Опомнись, учитель! И подумай: величайший моралист воспитал величайшего убийцу... Да это комедия, Сенека! Смешная до колик!
- Но я учил тебя любви! - закричал Сенека. Впервые за долгую свою жизнь он кричал: - Только любви! С детства!
- Ты учил меня лжи, - усмехнулся Нерон. - А на-учил - ненависти... К благопристойным словам, к жалкой вашей морали!.. Но я открою тебе тайну: я давно отвергаю ваш мир! Благонамеренный, сытый мир! Знаешь ли ты, старик, как становятся богом? Я рос как все смертные: заброшенный мальчик, жаждавший любви. Как я хотел, чтобы ты любил меня, мой учитель. И ты говорил, говорил, что любишь. Но я уже тогда знал: лжешь! Любовь - это солнце! А ты - ледяной старик. Нет, ты любил не меня, а свое орудие... свою будущую власть! Как я мечтал о любви матери... И вот однажды не вовремя я зашел в ее покои. Я увидел ее бесстыдные голые ноги...
Обольстительное лицо женщины вновь возникло перед Сенекой... и потная спина мужчины на ложе...
- С ней был Тигеллин, - шептал Нерон, - а я глядел, глядел на ее лицо. И не мог наглядеться! Она не сразу увидела меня. Наконец - увидела! И вопль! Ненависть! В тот день я понял: моя мать меня не любит. Но я уже не мог забыть - яростное солнце на запрокинутом женском лице! Так я узнал, какое лицо бывает у женской любви... Я захотел этой любви - к себе. Я заговорил с тобой, учитель, о любви женщины. Ты сказал: женская любовь дешева, ее можно купить и тем преодолеть, чтобы очистить душу для подлинной духовной любви, а потом как-то незаметно...
...Рука Сенеки вкладывает золотую монету в тщедушную ручку мальчика...
- Ненавидя твое благопристойное "незаметно", я побежал к той, которая должна была дать мне солнце! Она дала мне торопливые содрогания и стыд! Но я не мог жить без любви! Я видел, в какой восторг повергает толпу пение и игра на кифаре. И я научился играть и петь. Но недостаточно, чтобы меня за это любили. Я пришел в отчаяние: мне не познать солнца!.. Но вот однажды я увидел ее. Это была подруга матери. Она шла темными коридорами дворца, величавая богиня с гордым лицом. И тут мне пришла в голову мысль... На следующий день...
...И Сенека увидел женщину в алом пурпуре в темном переходе дворца. Из-за колонны навстречу ей шагнул юноша. И смертный ужас на лице женщины, когда она увидела нож.
- И, угрожая ножом и позором, - шептал Нерон, - я заставил ее... богиню... отдаться! И... и вот тут... в проклятиях... в ее содроганиях, слезах... в ее ненависти я ощутил... Это было солнце... Но совсем другое... И я с трудом удержался, так мне хотелось заколоть ее... от восторга! И вот тогда-то я понял: когда орел когтит добычу, то в муках плоти, трепещущей в когтях, рождается... да, да - тоже любовь! Но ни с чем не сравнимая - любовь казни! Любовь жертвы к палачу! - Нерон был в безумии: глаза сверкали, срывался голос. - И когда Британик упал замертво, я вновь почувствовал... Я смотрел на всех вас: гордая мать и лгущий учитель - все вдруг соединились... Моя воля простиралась безгранично - и все ваши воли лежали ниц! Кто раз вкусил эту беспредельность своей воли, тот может идти только вверх! Вверх! Вверх! Я дышал воздухом гор. Там нет смертных. Кто раз познал, что такое быть богом... Кровь! Кровь! Все мало!.. И весь римский народ для меня как та женщина, которую я насиловал с ножом в руках! Однажды я сожгу этот ваш Вечный город и прокричу свое проклятие!
- Довольно! - закричал Сенека.
- Опять трагедия, - смеялся Нерон, - а мы договорились: играем комедию!
И он ударил бичом. И с визгом и хохотом вскочили с арены Амур и Венера... Гогоча, дьявольскими прыжками понеслись они вокруг Сенеки.
- Комедия! - хохотал Нерон. - В комедии все шиворот-навыворот: мертвые оказываются живыми, а ты, живой, мертв!
- Я не хочу жить! Зови Тигеллина, - сказал Сенека.
- Ты прав. Время настало: пусть придет Тигеллин! - ответил Нерон.
- Я слышу шаги Тигеллина! - закричал Амур. И бросился во тьму. И тотчас попятился назад в ужасе. - Тигеллин идет! Дорогу Тигеллину...
И все застыли. В наступившей тишине Нерон спросил еле слышно:
- Он здесь?
- Он - здесь! - ответил Амур.
- Как он страшен. Я боюсь, - шептал Нерон. - Опустите веки Тигеллину! Почему ты молчишь, Сенека? Почему ты не смотришь на Тигеллина? - И Нерон схватил Сенеку за горло. Белые от бешенства глаза уставились на старика. - Ты видишь Тигеллина? Видишь Тигеллина, старый ублюдок?
- Не вижу, Цезарь, - прошептал Сенека.
- Как странно, девочка моя, - обратился Нерон к Амуру, - наш Сенека не видит Тигеллина. Что ж ты теперь будешь делать... не увидев Тигеллина? Как без него тебе жить? Точнее - умирать?
И наступило молчание.
- Тигеллина нет?! - прохрипел Сенека.
- Комедия, учитель: Тигеллин явился в Рим сразу после смерти Клавдия, но пробыл в Риме одну ночь - Тигеллин был удавлен на рассвете, я не простил ему маму. Ты ведь знал, Сенека, что его нет... - шептал Нерон. - И я знал, что ты знаешь. Я ведь для нас его придумал. С Тигеллином нам было удобно... обоим: мне - убивать, тебе - оправдывать убийства. Тигеллин был единственной возможностью идти об руку убийце и святому... Но завтра тебя не станет, Сенека. Зачем мне без тебя Тигеллин! Я осчастливлю Рим: я объявлю о казни этого чудовища. Какой будет восторг: прошли страшные времена Тигеллина! Смерть Тигеллина - часть моей платы: я дарю тебе высшее счастье - пережить смерть врага. Ну а теперь, судья в бочке, твой черед: актеры Нерон и Сенека отыграли роли. И жаждут услышать приговор: хорошо ли они сыграли Комедию жизни?
Старик в бочке не ответил. Он шептал непонятные слова.
- Что ты бормочешь, мой брат Диоген?
- Я молюсь... Я прошу его сохранить во мне любовь...
- Кого же ты собираешься любить?
- Всех... Мы все вместе род человеческий... Ты - это я. А я - это он. И если сейчас я возненавижу тебя - я возненавижу себя. И если ты убьешь меня - ты убьешь себя.
- Значит, ты всех нас хочешь любить? Ну за что, к примеру, ты станешь любить его? - Нерон указал на Сенеку.
- За его слова, брат. Этот человек много думал... и произнес много верных слов.
- Он говорил, другие слушали и убивали. Ну а этого... брата? - Нерон усмехнулся и кивнул на сенатора.
- За его унижение... За страдание его.
- А за что ты собираешься любить своего брата Цезаря?
- За то, что он всех несчастнее. Будет молить о смерти как об избавлении... будет обнимать ноги последнего раба...
Нерон бросился к бочке и начал яростно сечь бичом старика. Старик не защищался - он только стонал при каждом ударе.
- Оставь его, Цезарь! - не выдержал Сенека.
- А знаешь, - Нерон улыбнулся, - он победил тебя. Во всем, что он говорил, есть безумие. Но почему-то его безумие кажется мудростью... А твоя мудрость всегда казалась мне глупостью... Радуйся, человек из бочки: ты победил величайшего философа Сенеку. И за это брат Цезарь наградит тебя по-царски: я назначаю тебя Прометеем - Божеством на моих Нерониях!
- "Даздравствуетцезарьмывсегдахотелитакогоцезарякактысорокразтывеликийотецбратсенатортыистинныйце-зарьвосемьдесятраз!" - завопил сенатор.
- Завидная участь, - продолжал Нерон, - ты будешь терпеть мучения великого титана. Ведь Прометей, как и ты, очень любил людей. Но он не только любил - он пострадал за них. Так что перед сотней тысяч своих братьев римлян ты сможешь показать - и не словами, как Сенека, - а трудным делом... как ты их любишь! Ты доволен великой милостью своего брата Цезаря?
- Ты - сказал, - улыбаясь, ответил старик.
- А жаль, - обратился Нерон к Сенеке, - ведь это тебя я мечтал наградить божественной смертью. Это тебе я готовил роль Прометея. Но ты всегда был в лучшем случае домашний пес при леопарде. А какой же Прометей без бунта!
И Нерон приказал Амуру:
- Начинайте! Распните его, - указал Нерон на старика. - Пусть римская чернь, войдя сегодня в цирк, увидит своего Прометея высоким и великим...
- Он не сможет идти к кресту, Цезарь, - сказал Амур. - У него перебиты руки и ноги.
- А разве божество ходит? Везите к кресту Прометея! У нас для него приготовлена царская колесница! Эй, конь!
И сенатор с готовностью заржал.
Амур и сенатор вытащили старика из бочки. И тогда сенатор увидел руки старика со страшными следами.
- Гляди, Цезарь, - в панике завопил сенатор, - следы... гвоздей!
- Ты посмел заговорить! - Удар бича обрушился на сенатора.
- Следы гвоздей!.. И на ногах тоже!.. - в ужасе продолжал кричать сенатор.
Нерон осмотрел руки и ноги старика. Спросил изумленно:
- Тебя распинали?
- Ты - сказал, - улыбнулся старик.
- Когда?
- В очень давние времена. Я был тогда Прометеем... Потом распинали опять, когда я стал Диогеном... Потом... Меня все время распинают, брат. Оттого так веселит меня твоя вера, что ты делаешь это первым, - засмеялся старик.
- Он воскрес! Он бог! - завопил сенатор и поволок свою колесницу прочь от бочки. - Он истинный бог!
Нерон схватил сенатора под уздцы:
- Он жалкий калеченый человек!.. Как жаждут у нас сверхъестественного! Спасибо Сенеке - он научил меня не верить суевериям... Ну рассуди, если даже его распинали: что тут чудесного? Ну распяли, а потом, как у нас бывает, легионеры не проверили, умер ли он. И завалились спать, а друзья распятого тут как тут - и сняли с креста! Что здесь необычайного, скажи? Ну? Ты ведь еще недавно был умным сенатором, Антоний Флав, - сказал Нерон, успокаивая то ли сенатора, то ли себя самого. И он обратился к старику: - Во всяком случае, Диоген, я обещаю: в этот раз тебя распнут хорошенько. Договорились?
- Ты - сказал!
- Но если ты все-таки надумаешь опять воскреснуть, где нам тебя искать, Диоген? Назначай место.
Старик, все продолжая радостно улыбаться, долгим взглядом оглядел всех - Нерона, Амура, Венеру. И появившихся из темноты легионеров с факелами. Наконец взгляд его остановился на Сенеке. Мгновение он пристально смотрел на него, а потом сказал, обращаясь уже к Нерону:
- Я буду ждать тебя в бочке, как всегда.
- О бочке мы тоже позаботимся: ее сожгут под твоим крестом... чтобы тебе было виднее, - улыбнулся Нерон. - И еще. Я задумал, наш Прометей, чтобы на кресте тебя развлекли возлюбленные тобой люди...
И Нерон закричал вниз, сквозь решетку в подземелье:
- Ребятки! Вас тысяча! Сейчас вам принесут мечи... Запомните: я сохраню жизнь десятерым... Оставшимся десятерым! Десять из тысячи получат свободу, девок и деньги. Так обещает ваш цезарь. Рубитесь! - И он подмигнул Венере: - Встань за решетку, шлюха, чтобы у них хватило вдохновения!
Венера взошла за решетку. И лениво начала свой танец.
Все быстрее, быстрее, быстрее кружилась Венера...
А под решеткой вокруг стола, заваленного объедками, среди коптящих ламп, курящихся благовоний, окруженные визжащими женщинами, рубились убойные люди. Лязг мечей, стоны раненых, крики боли...
На арене в свете факелов легионеры подняли старика на крест. И распяли его.
- Ты по-прежнему любишь всех? - спросил Нерон старика.
- Да, брат, - еле слышно шевелил губами старик на кресте.
- И его? - указал Нерон на сенатора в колеснице.
- И его, брат, - изнемогая от боли, ответил старик с креста.
- Вот он и станет твоим Гефестом - он проткнет тебя.
И Амур начал распрягать сенатора. Но сенатор упал на колени, цеплялся за упряжь и кричал:
- Великий цезарь! Умоляю!.. Я не могу! Он бог!
- Тогда тебя самого посадят на кол рядом с ним. - И Нерон взял пику у легионера и протянул сенатору: - Будешь колоть, мразь? Ну?.. Будешь?!
Дрожа, задыхаясь в слезах, сенатор взял оружие.
- Я вернусь в одежде Эсхила... чтобы на фоне всей этой декорации в лучах восходящего солнца прочесть бессмертную трагедию поэта "Прикованный Прометей"... Ну а ты, учитель, как всегда, будешь зрителем... Хотя, надеюсь, к вечеру ты величаво покинешь наш жестокий спектакль в соответствии с моей легендой. Легкой жизни - легкая смерть! Такова моя плата.
И Нерон обнял Сенеку. И поцеловал его. В глазах Нерона были слезы.
Нерон ушел во тьму...
Трещали горящие факелы. Сенека смотрел на старика, умиравшего на золотом кресте, на сенатора с пикой, дрожащего под крестом, на Венеру и Амура, упоенно скакавших по решетке в безумном танце под крики и стоны умиравших людей, на легионеров, стороживших крест.
И опять взгляд Сенеки встретился со взглядом старика на кресте.
И тогда Сенека поспешно направился к пустой бочке. Осмотревшись, поняв, что никто за ним не следит, быстро, неуклюже полез Сенека в бочку.
Голова его исчезла в огромной бочке...
Вставало солнце. Сквозь розовый шелк его лучи упали на арену. И золотом вспыхнули медные опилки.
В трубном реве фанфар из главного входа появился Нерон. В пурпурной тоге, в лавровом венке, с кифарой в руках он шел к золотому кресту. У креста Нерон остановился и ударил по струнам. Зазвучала кифара - и Нерон запел стихи Эсхила:
- Вот кольца приготовлены.
Надень ему их на руки
И молотком к скале прибей.
Теперь, Гефест, железным шилом
С размаха грудь ему
Проткни!!
И, закрыв глаза, сенатор остервенело ударил пикой старика на кресте. Старик задохнулся от крика и боли.
- Прости им... - прошептал он и затих на кресте.
- Он умер... Я убил его... - в ужасе прошептал сенатор.
Усмехаясь, Нерон обратился к распятому:
- Мой брат Диоген мертв... - И, зевнув, Нерон посмотрел на золотую бочку: - Ну что, пустое дерьмо?
И с размаху презрительно ударил ее ногой. И завопил от боли... Бочка осталась недвижимой.
- Отойди, Цезарь, - раздался голос из бочки.
- Сенека?! - в ужасе прошептал Нерон, отступая от бочки.
- Ты ошибся, Цезарь, меня зовут Диоген. И ты загораживаешь мне солнце...
Нерон взял факел из рук легионера.
В беспощадном свете огня в подымающемся солнце стали видны румяна, толстым слоем покрывавшие усталое, обрюзг-лое лицо Нерона. Но вот Нерон отодвинул факел - и вновь он был прежний Аполлон.
С факелом в руках медленно приблизился Аполлон к бочке. И поджег ее.
Потом Аполлон, Амур и Венера молча уселись вокруг подожженной бочки.
Они ждали.
Страшный, нечеловеческий вопль раздался из горящей бочки. И затих. Затихли крики и стоны в подземелье. И наступила тишина.
И тогда в тишине зазвучал нежный смех Амура. Смех этот, как мелодию, подхватил Аполлон, за ним - Венера.
Так они сидели вокруг догорающей бочки, как три юных божества. И тихонечко смеялись - будто переговаривались о какой-то только им известной тайне.
|
